Пути отхода - страница 16
Я счел себя обязанным подавить улыбку. Люди вокруг – включая аукциониста и мою жену – в полной тишине смотрели на медведя; выражения на лицах варьировались от нетерпения до откровенной скуки.
– Один медведь, – объявил аукционист. – Мягкий, с наполнителем, состояние удовлетворительное. Легкая потертость на правом плече, немного обтрепанный шов на правой лапе. Продается за пятнадцать фунтов.
Я оглянулся на зал. Интересно, кто из жителей городка додумается сделать ставку на плюшевое чудище? Впрочем, лица вокруг выражали безразличие.
– Нет желающих? Ни одного? Никто не даст пятнадцати фунтов за роскошного медведя? – Голос аукциониста эхом отскакивал от стен. – Тогда двенадцать фунтов. Двенадцать фунтов. Гигантский игрушечный медведь, продается за двенадцать фунтов.
Наверняка какой-нибудь бедняга откликнется на новую стартовую цену. Очень уж неловко смотреть на выставленное перед нами создание, которое обмякло на столике, свесило тяжелую голову и растопырило лапы. Должен же кто-то сломаться?
Я уловил движение на соседнем стуле – жена подняла руку.
– Двенадцать фунтов, да, дама в синем.
Я ожидал увидеть улыбку на лице жены, намек на то, что она тоже оценила комичность медведя и сделала ставку просто ради смеха. Однако моя новоиспеченная супруга была совершенно серьезна, взгляд ее серых глаз перебегал с аукциониста на медведя, рука не опускалась.
– Дама в синем, двенадцать фунтов…
Я не понимал, что происходит. Мы приехали за мебелью – за полезными вещами для дома. Медведь же был огромным, непрактичным и нелепым. Совсем не то, чего нам хотелось!
Тут, слава богу, нежданное благословение, другая женщина – не моя жена, – даже две другие женщины, одна спереди, а другая из задних рядов зала, подняли руки, выразив желание заплатить за медведя и забрать его домой. Обеим было, как и моей жене, больше тридцати, но меньше пятидесяти. Обе не могли похвастать особой привлекательностью. Одна носила шляпу.
Жена повернулась ко мне, глаза ее сверкнули.
– Продолжать? – спросила она. – Думаю, продолжать. Я выиграю торги, вот увидишь.
Я промолчал – опешил. Аукционист объявил двадцать фунтов, и жена подняла руку. Затем подняла ее на двадцать пять фунтов, на тридцать, на тридцать пять. Другие женщины не уступали. Я пристально смотрел на жену, пытался привлечь ее внимание, показать свои опасения, однако ее сосредоточенный взгляд стремился вперед, к аукционисту. Сорок. Сорок пять. Пятьдесят. Мы ни в коем случае не могли позволить себе сорить деньгами, сравнительно молодые и очень неопытные в семейной жизни, тем не менее жена поднимала руку – непреклонно, уверенно; ясные серые глаза наблюдали за аукционистом со спокойной решимостью. Пятьдесят пять. Шестьдесят. Шестьдесят пять. Наконец двух других женщин устрашил поток чувств, льющийся между женой и медведем и набирающий силу с каждой новой объявленной ценой. Я даже испытал гордость за свою супругу, пусть нам и пришлось увезти с аукциона огромного шестидесятипятифунтового медведя и поселить его у себя.
Я изо всех сил старался вписать медведя в нашу жизнь, и поначалу это было несложно. Мы разместили его во второй спальне, а поскольку я туда почти не ходил, то видел медведя редко. Хотя замечал, что жена иногда его проведывает: просовывает голову в комнату после завтрака или под каким-нибудь предлогом покидает стол в вечерние часы после ужина (дивана мы пока не купили, наша тяга к аукционам исчезла так же быстро, как и возникла). Жена поднималась к медведю и сидела с ним, а он лежал развалясь, обмякшее тело полностью закрывало маленький матрас. Я начал подозревать, что она укутывает медведя одеялом на ночь.