– Эм, а как же наше приключение?
Она глянула на него, как —то по —особенному указывая глазами, что он может открыть дверцу. И он был послушен своей девочке.
– Как же наше с тобой приключение? – снова осведомился он.
– Не хочу, хочу домой, папа!
Эм! – он вздохнул. – Эм, мы же говорили, что это твой новый дом, так? Надо привыкнуть! Не упрямься, хватит капризничать… Тебе тут очень понравится!
Он протянул руку, которую дочь приняла, и, пыхтя, выбралась из машины.
– Славная девочка! – он потрепал её по щеке. – Пойдём, тётя Сара ждёт тебя!
Девочка, держа отца за руку, вдруг оторопела в новом для неё, огромном мире, который ни единой чертой не был похож на тот, что она покинула. Ей казалось, что дом её в Лондоне не был так велик, как этот, что в городе она никогда не видела такого голубого высокого неба, как то, что висело над её головой, над крышей, что там даже не было столько красивых деревьев, как в этом саду. И сам сад около лондонского особняка обойти можно было в три шага, такой крошечный он был. И потому ей хотелось держаться ближе к папе, ни на шаг от него не отставать. Это у неё получалось.
Маленькая рядом с высоким отцом, она жалась к его боку, и, будь у неё больше сил, уже стала бы причинять ему боль, так сильно вцепилась в его руку.
– Эм, не надо боятся! Я с тобой, и мы же приехали к тёте Саре, ты не забыла? Ты же её любишь?
– Люблю! – подтвердила девочка, чуть ослабив хватку. Всё же не готовая совсем отпустить его руку, она так и не отошла от него ни на дюйм.
Они поднялись по лестнице на веранду.
В конце её стояло кресло, в котором, овеянная одиночеством, и чувствующая себя в нём спокойно, сидела, укутав ноги тёплым пледом, тётя Сара. Ей не хотелось никак реагировать на вторжение или она почему-то не заметила его. И, даже не повернув головы в сторону брата, племянницы и немного поодаль стоящего мужа, она продолжала восседать на своём месте, как на троне.
– Тётя Сара! – при виде молодой женщины, юная нарушительница спокойствия попросила у отца отпустить её. Он освободил её руку:
– Беги, солнышко!
Услышавшая её женщина встрепенулась, оказалось, только проснувшись. Когда девочка, такая живая, в которой было так много прелестной подвижности, непонятого ей самой дара дарить радость, хотела уже подойти ближе, Сара Говард откинула с колен плед, встала на ноги так поспешно, что пошатнулась и резко упала обратно.
– Боже! – пробормотала она.
Наверное, её что —то мучило, давило, скручивало пульсирующей болью всё тело, больное, не восстановившееся ещё после удара по самой её сути. Но она осталась крепка, переведя дух, и отказавшись от помощи брата, который в мгновение оказался подле неё, и даже, сквозь проступившие на глазах слёзы, улыбнулась ему. Её маленькая рука с длинными, тонкими, очень женственными пальцами пожала его руку:
– Наконец, приехали! – Калеб испугался её голоса, слабого с протяжным, всеми силами скрываемым стоном усталости в конце. —Я так рада вам! Прости, что не встречаю, как положено…
Она попыталась усесться поудобнее, но скривилась от боли.
– Тсс… не говори ничего… Тем более не извиняйся! Мы не помешаем тебе?
– Какие глупости! – она нашла в себе силы фыркнуть. – Так ты её привёз?
– Да! Я и задумал это ради Эммы! Она здесь!
– Хорошо! – слабо улыбнулась Сара. – Можно мне на неё посмотреть!
– Конечно! – он коснулся губами ледяного виска сестры, оглянулся на дочь. – Эм, иди сюда!
