– Хорошо, – согласилась Полина, быстро взвесив все за и против.
– Я тоже еду, – проворчал Ипполит Аркадьевич.
Подобрав парик, Йося сунул его под мышку. Потянулся за пистолетом-зажигалкой, лежащим на коробке, но передумал и бросил рядом искусственную шевелюру.
– Зачем что-то забирать, если все перевозить, так? – Он снова блеснул улыбкой.
– А если Жека не согласится? – спросила Полина.
– Согласится, когда познакомится с тобой, – заверил Йося. – У тебя ужасно честное лицо.
– Поэтому ты и решил ее ограбить, – вклинился опекун.
– Нет, именно поэтому я не смог ее ограбить. А еще из-за руки.
– А на самом деле – из-за того, что я тебе навешал.
– Что с ней? – пропустив его реплику мимо ушей, Йося кивнул на алую перчатку. – С твоей рукой?
– Это с рождения, – пробурчала Полина.
Она искренне надеялась, что компаньон не станет расспрашивать о деталях и ей не придется придумывать более-менее реалистичную легенду.
* * *
Напрасно осень носит звание самого мистического времени года. Может быть, это верно для других городов и стран, но не для Петербурга. Когда вскрываются вены рек и небо шире раскрывает сонный желтый глаз, пробуждается не только природа. То, что противоестественно и аномально, тоже выходит из спячки. Когда света становится больше, растут и тени. День, бледный, как четвертый всадник Апокалипсиса, не то чтобы дружелюбен и человеколюбив. Если осенний свет – умирающий, но живой, то весенний – еще не рожденный. Он пробивается прямо из лимба, где скопище душ ждет своей участи: спокойно уйти за грань или, уловив голос зла, вернуться к живым в виде потусторонца. Неспроста обострения у призраков, как и у сумасшедших, случаются по весне. Об этом Полина размышляла в дороге.
Ехать пришлось длинным путем – через западный скоростной диаметр, мимо неулыбчивой Невской губы, под взглядами гигантских башен-флагштоков. Такси съехало с ЗСД, свернуло в широкий двор, заставленный машинами, и остановилось у серого панельного дома. Обшарпанный и невзрачный, он походил на старого, плешивого пса. Дореволюционные дома, по наблюдениям Полины, дряхлели намного благороднее.
Стоило вылезти из машины, как ветер сразу хлестнул по щеке, показывая, кто тут главный. Полина подняла воротник пальто, прикрывая лицо. По небу беспорядочно метались клочки темных туч. Ветер злобно терзал их, то открывая, то пряча полную луну. Круглая и одинокая, она напомнила Полине о найденном глазе. Под сердцем колыхнулось тревожное чувство, и руку кольнуло. Едва заметный, легкий укус, а все-таки что-то он значил. Рука не подавала сигналов просто так, и Полина с детства привыкла прислушиваться к ней.
Пикнул домофон, и Йося распахнул дверь. Полине вспомнилось, каким взглядом Афанасий провожал его – в платье, без парика, – и тревога рассеялась от внутреннего смешка. Кем бы ни был (или ни была) Жека, это правильно, что они заберут Йосино «все» с собой. Так ему не придется разрываться между двумя домами и убегать к Жеке – физически или мысленно. Да и Полине будет спокойнее.
Йося и Жека жили на первом этаже, из зарешеченных окон открывался вид на шины-клумбы. Фонарь, висящий над подъездом, топил комнату в электрическом свете – тонкие шторы были ему нипочем. Полина заметила стол, стул и советский сервант во всю стену. У противоположной стены стояла односпальная кровать, возле нее лежал свернутый матрас. На стене висел ковер, над ним вихрились обои, а по полу расползался дырявый линолеум.
