Останавливаюсь и бросаю на него взгляд через плечо.
– Не везде.
Продолжаю путь, и когда дохожу до выхода, слушая шаги друга за спиной, не успеваю положить ладонь на дверную ручку, потому что она распахивается.
Внутри всё взрывается.
Я разочарован и зол, что может быть хуже?
Легко.
То, когда видишь это во взгляде самого близкого человека. Того, кто с детства был тем самым идолом, кумиром, идеалом мужчины, мужа, друга и отца.
Взгляд папы выражает только одно: разочарование. Несколько секунд, он смотрит на меня, после чего переводит взгляд на Ди. За гулом в ушах, я не слышу их диалог, но это наверняка вопрос о произошедшем. Когда ладонь отца ложится на плечо – вздрагиваю.
– Пошли.
Медленно киваю и сам не понимаю, как, но следую за ним. Успеваю уловить хлопок по спине от Ди, как знак поддержки. Он не был рядом в те злополучные минуты срыва, но пришёл сейчас. Более чем уверен: он сделал это, как только услышал мою фамилию или имя. Достаточно инициалов, чтобы Ди пулей прилетел в то место, где буду я.
На горизонте появляется Мэди, её голубые глаза наполняются сожалением и огорчением. Это добивает. Разочарование от отца, огорчение от сестры, негодование от друга. Осталось увидеть маму и Эйдена. Мне отлично удаётся губить всё живое вокруг.
– Ты в порядке? – запыхаясь, спрашивает она, вцепившись в мою руку.
Всё, что могу – выдавить кивок.
– Что произошло?
На этот раз отрицательно кручу головой. Никто не поверит моим словам. Я не врезался в дверной косяк и, тем самым, не разбил губу. На кулаках не краска, а кровь. Они разбиты. Футболка в кровоподтёках, а не рисунках. Картина красноречивей некуда.
– Найди Ди. Потом поговорим, – это всё, что могу сказать.
Мэди хлопает широко распахнутыми глазами, и отец кивает, соглашаясь с просьбой. Но моя сестра не такая послушная, как многие того желают. Конечно, она остаётся с нами до тех самых пор, пока не доходим до кабинета ректора.
– Мэди, уходи, – говорит отец, угрюмо смотря на неё.
– Я буду с Мэйсом!
– Оставь нас.
– Но пап…
– Мэдисон, не время спорить!
Несколько секунд она борется с упрямостью и просовывает ладонь в мою, сжав, как делала всегда.
Немой жест означает, что мы всегда были, есть и будем друг у друга в любом случае, при любом исходе и в любой ситуации. Всегда рядом. Что бы ни произошло, только вместе. Мне не приходится выдавливать улыбку, Мэди всё поймёт без слов.
Целую каштановую макушку и киваю, отпустив ладонь.
Ещё сотню раз оборачиваясь, она наконец-то скрывается за поворотом, а ладонь отца вновь ложится на моё плечо.
– Что сделал? – без осуждения, спрашивает он.
– Избил Моринсона.
– Насколько сильно?
– Я не помню.
Даже если мои слова разочаровывают ещё сильнее, он прячет всё за непроницаемой ширмой.
– Что произошло?
– Заступился за девчонку. У кретина язык слишком длинный.
– Враньё, – он сдавливает моё плечо. – Что ещё?
– Я был на взводе, он ляпнул лишнего про меня, потом про неё. За это выхватил.
– Что ещё я должен знать?
Многое, что я не говорил тебе за эти годы.
– Ничего, – как можно спокойнее отвечаю я.
– Стой тут.
С этими словами, отец заходит в приёмную, а я закидываю голову назад и выдыхаю всю тяжесть, упавшую на плечи.
Занимаю место на лавочке и не пытаюсь примкнуть ближе к кабинету, чтобы подслушать, а наоборот заглушаю посторонние звуки новой порцией музыки. В таком положении провожу пятнадцать минут. Все мимо идущие – обходят стороной, словно могу сорваться с цепи и в один счёт открутить их головы. Скажу, что они правы. Но смешнее то, что это делает мужская составляющая. Женская продолжает строить глазки и глупо улыбаться, как будто одна из них таким способом может растопить проклятую глыбу льда внутри, которую называют сердцем.
