– Можно еще кусок кулебяки? – попросила Киса.
– Впереди ланч, – напомнила я.
– Пирог с яблоками лучше любого угощения, – улыбнулась молодая женщина. – Правда, Киса?
– Да, тетя Вероника, – согласилась девочка и схватила самый большой ломоть.
– У вас очень мило, – похвалила я, – уютная гостиная.
– Просто чай-кофе и домашняя выпечка, – отмахнулась Вероника. – Леша, кучер, мой муж. В Москве жилье дорогое, своего у нас нет, на зарплату только комнату в коммуналке можем себе позволить. И вдруг нам повезло: Елизавета Михайловна дом предложила с условием, что мы за животными будем следить, экскурсантов угощать. Мы теперь живем в хоромах и счастливы.
– В чужих, – раздался из темного угла дребезжащий голос, – и Алексей тоже не свой!
Лицо Вероники приняло несчастное выражение.
– Мама, хочешь чайку?
– Сама эту гадость пей, во рту потом вкус, будто кошки туда нассали, – донеслось в ответ.
Вероника покраснела.
– Киса, – тут же сказала я, – если вежливо попросить, Алексей тебя еще разочек покатает.
– Да, да, – обрадовалась Ника, – только оденься потеплее.
– Ура! – завопила девочка и унеслась.
– На редкость шумный ребенок, – прокряхтела, выходя из тьмы, грузная старуха. – Ника, если родишь, живо тебя выгоню, хочу жить спокойно.
– Мамочка, может, пирожка кусочек? – засуетилась Вероника.
– Что у тебя со слухом? – буркнула бабка, которая вначале показалась мне одетой в грязный мешок.
Но, присмотревшись, я поняла: мать Вероники одета в нечто дизайнерское, скорей всего очень дорогое. В ушах у сердитой бабки блестят бриллиантовые серьги, на пальцах сверкают кольца. Тяжелым шагом она приблизилась к столу и опустилась на стул.
– Мамочка, пирожка? – повторила дочь, втягивая голову в плечи.
– Идиотка, – коротко ответила маменька, – даже коза с трех раз поймет: тошнит меня, понос, умираю я. Все из-за тебя, дура.
На глаза Ники навернулись слезы, но она мужественно попыталась их скрыть.
– Кто-то в дверь стучит, пойду посмотрю. Вы тут пока отдыхайте, пирог ешьте!
– Вот кретинка, – вздохнула старуха, когда дочь вышла, – сто раз ей говорила: плохо мне. И пироги купленные! Не сама их лентяйка печет. Отравлены они. Жизнь тяжелая, вдова я. В санатории живете?
– Да, – ответила я.
– Давно приехали?
– Вчера, – уточнила я, хотя мне совсем не хотелось общаться с хамоватой особой.
– Лучше сматывайтесь от Ритки поскорее, – отрубила старуха, – знаете сколько мне лет? Поглядите и отвечайте!
Неприятная собеседница не выглядела юной, но, если далеко не молодая женщина просит определить ее возраст, придется солгать.
– Полагаю, что пятьдесят, – сказала я.
– Меньше, – скривилась бабка, – сорок пять. И кто меня сделал страшнее песен из радио? А?
Я не понимала, как на это реагировать, и продолжала сидеть с глупой улыбкой. Ну, Вероника! Оставила меня наедине с сумасшедшей теткой, убежала. И что мне теперь делать?
– Как тебя зовут? – осведомилась собеседница.
– Евлампия, сокращенно Лампа, – привычно ответила я.
– Анфиса Ивановна Буркина, – в свою очередь представилась женщина. – Дочь моя дура. Я ей велела в медвуз идти. А она! У Ритки служит. С Лизкой дружит. Я Алексея сто раз предупреждала: «Хоть ты и чужой мужик, но уж лучше такой, чем те, кого она всегда находит». Имейте в виду, я Нику к себе в квартиру не пущу. Это мои апартаменты. Потом и кровью мне достались!
