Сейчас самое время было бы напомнить сытому и благодушно настроенному Ленечке, что он обещал пойти в кино. Однако, судя по тому, как он только что зевнул, мероприятие не состоится, – Леня выпьет кисель и, прихватив газету, отправится наверх почитать, вернее, поспать.
– Нинк, посмотри-ка! К нам вроде кто-то идет. Никак Балашов?
– Ой, значит, случилось что-то!
В дожде за окном мелькнул высокий силуэт. Совсем нечастый гость, некомпанейский Балашов был еще и закутан в мрачную плащ-палатку.
– Что-нибудь случилось, Владимир Дмитриевич?
– Что вы, что вы, Ниночка! Зачем вы выскочили? Такой ливень. – Стряхнув на ступеньках мокрую плащ-палатку, Балашов тщательно вытер ноги о коврик, притворил за собой стеклянную дверь и смущенно вошел в гостиную. – Здравствуйте, соседи. Моя Галочка родила сегодня.
– Ура! Поздравляем вас! – Как же она обрадовалась! Кинулась обнимать Балашова, однако он лишь смутился от такого бурного выражения чувств.
– Спасибо-спасибо!
– Давайте с нами обедать? Но главное, расскажите, как там Галя?
– Можно, я сначала присяду? – Взволнованный отец присел на краешек дивана, вытер мокрые руки платком и промокнул плохо выбритое, осунувшееся лицо. – Спасибо, Ниночка. Вы, ради бога, только не беспокойтесь. Не нужно ничего. Я не голоден. Переволновался очень. Ночью отвез Галочку в госпиталь, вернулся домой, чувствую, дома мне не будет покоя. Поехал обратно. И дождался. Приехал сюда, снова волнуюсь. Вот и решил зайти к вам, по-соседски, вы уж извините меня.
– Правильно сделал, товарищ полковник! Давай-ка садись к столу, а то как-то не по-русски получается. – Минуту назад совершенно обзевавшийся, Леня взбодрился, поскольку появился отличный повод продолжить застолье. – Нин, рюмку-то достань для гостя, сейчас выпьем за здоровье Галины и младенца!
– А что? Выпью обязательно. – Все еще растерянный, Владимир Дмитриевич подсел к столу и, сам над собой засмеявшись, замотал головой. – Ох, нелегкое это испытание, скажу я вам, стать отцом в сорок два года!
– За здоровье матери и ребенка! – Леня торжественно поднялся, чокнулся со всеми и, по-видимому, вспомнив наставления жены, закусил водку кнедликом, а не занюхал по привычке хлебом. – И кто родился? Парень?
– Девочка. – У Балашова от нежности засветились глаза.
– Ну-у-у, чего ж это ты так опозорился-то? – Леня разочарованно откинулся на спинку стула и расхохотался. – Бракодел, Владимир Дмитрич! Бракодел!
Хоть провались под землю! Под укоризненным взглядом он, к счастью, притих, и все же надо было побыстрее загладить неприятное впечатление от его солдатских шуточек.
– Как я мечтаю, что у нас с Алексеем Ивановичем тоже когда-нибудь будет девочка! А как вы назовете дочку? Вы, наверное, уже выбрали какое-нибудь замечательное имя, Владимир Дмитриевич? Вы же филолог, вам и карты в руки.
– Никаких особенно серьезных филологических изысканий я, откровенно говоря, на сей счет не предпринимал. – Шутливо усмехнувшись, Балашов вновь сделался задумчивым и серьезным. – Знаете, Ниночка, когда я весной сорок пятого очнулся в госпитале после ранения, то первая моя мысль была о Гале. Мы не виделись с ней четыре года. Я на фронте, Галочка в эвакуации. Лежал забинтованный, как мумия, и думал о ней. Благодаря Галочке и выжил. Выписался из госпиталя как раз в день победы. Галочка у меня суеверная, не разрешила выбирать имя заранее, а я, друзья мои, подумал так: если у нас с Галочкой родится девочка, назовем-ка мы ее Викторией, что означает «победа». Если мальчик, то пусть будет Виктор – «победитель». Вам нравится моя идея, Ниночка?
