– Теперь понятно, отчего я-то не нашел!
В деревянном двухэтажном доме слабо светились два окошка. Из других, черных, торчали трубы «буржуек», которыми и отапливались жители этой несчастной развалюшки все суровые военные зимы. Коричневая ободранная дверь сердито хлопнула. В темноте с трудом удалось различить ступеньки ведущей на второй этаж шаткой деревянной лестницы без перил, должно быть, и сгоревших в ненасытных «буржуйках» вместе со спиленными во дворе старыми милыми липами, скамеечками из сада, газетами довоенного времени и прекрасными, любимыми книжками. Ненадежные ступеньки заскрипели, майор тут же подхватил под локоть, и, уже в который раз почувствовав себя очень неловко от его пристального внимания, она ужасно покраснела.
Наверху была точно такая же, клокастая, сто лет назад обитая дерматином дверь. На стук никто не отзывался невыносимо долго, а за спиной, совсем близко, так что слышалось его ровное, теплое дыхание, стоял интересный майор, поэтому когда из-за двери послышался кашель и простуженный старческий голос: «Кто там?» – она от волнения крикнула: «Здравствуйте! Лия Роскина дома? Откройте, пожалуйста!» – кажется, слишком уж громко и настойчиво.
– Сичас-сичас… – Заскрежетала железная щеколда. Малюсенький сгорбленный старичок в телогрейке, накинутой на плечи, приветливо закивал головой в серой буденовке: – Кхе-кхе! Заходьте, заходьте… кхе-кхе… счас Лиичку будем звать, – и прошаркал в глубь узкого коридора, только возле входной двери тускло освещенного слабой электрической лампочкой.
Пахло коптящей керосинкой. Хотя запах был отнюдь не аппетитный, очень захотелось есть. Дома ждал суп из картошки и кусок хлеба, о котором она мечтала весь бесконечно длинный, двенадцатичасовой, рабочий день, и сейчас, вспомнив снова, сглотнула слюну.
В конце коридора дважды мелькнул клочок света. Невысокая то ли старушка, то ли девушка сделала несколько быстрых шагов и в недоумении остановилась:
– Вы ко мне, товарищи?
– Здравствуйте, Лия. Я – Нина. Вы не помните меня? Мы с вами учились в одной школе.
Лийка прищурилась, пытаясь вспомнить девочку, учившуюся на четыре класса младше, и сделалось страшно: неужели она, Нина, тоже так похудела, постарела, подурнела, что ее невозможно узнать? Лийка, бессменный председатель совета дружины, – бойкая, с самоуверенно вздернутым вверх носом, нарядная в белой рубашке с красным галстуком – теперь, в серой заштопанной кофте, бесформенной юбке, с землистым цветом изможденного, потухшего лица, и правда казалась старухой.
– Нет, к сожалению, не помню. – Достаточно было Лийке перевести взгляд на майора, как в ее огромных теперь глазах вспыхнули на удивление кокетливые огоньки, обнажились в улыбке крупные, неровные зубы, и она стала прежней – некрасивой, но очень живой и потому привлекательной. – Так вы, товарищ майор, по какому вопросу?
Майор козырнул и заулыбался, как человек, который принес добрые вести.
– Я к вам по поручению Льва Левитеса.
– От Левочки?! – Раньше всегда такая важная, Лийка подпрыгнула и на радостях по-детски захлопала в ладоши. – Как он там? Жив? Здоров?
– Жив-здоров! Все в порядке, не волнуйтесь. Посылку, вот, велел вам передать. – Майор поспешно расстегнул замочки на кожаном чемоданчике и протянул Лийке пакет из плотной оберточной бумаги, перевязанный бечевкой, похожий на стопочку книг, хотя там, наверное, были гостинцы, что-то очень вкусное.
