«Нет».
– К следующей лестнице?
«Да».
Снова под ногами что-то заскрипело, и лестница состыковалась с широкой платформой, подвешенной над неизвестностью. Человек у края площадки ожидал лестницу, и, когда все трое сошли со ступени, он, пошатываясь, занял первую ступень и скрылся в тумане.
– А этот человек хорошо провел ночь пятницы, – хмыкнула Рин.
Она, конечно, не осуждала людей, ведь, как известно, чужие жизни так туманны, однако приличные люди не шатаются в пять утра в субботу на стыковочных платформах. Если, конечно, не идут по важному делу, вроде бегства от департамента социальной помощи, желающего выкрасть больного из дома милости. Это вполне себе достойный повод оказаться ни свет ни заря там, где сейчас оказалась Рин.
Оранжевый луч фонаря скользнул налево, где в ожидании подвисла следующая пустующая лестница.
– А Лью не разговаривает, да? – шепотом уточнила Рин.
«Нет».
Значит, беседы с незнакомцами, если такие и предстоят, лягут на ее плечи. А Рин ненавидела разговаривать с незнакомцами. Уж лучше бы весь вес Джироламо оказался на ее плечах, чем груз необходимости вести беседы. При всем этом беседы, в которых непременно и «во-первых», и «во-вторых» всегда будут ложью.
Сорок четыре шага по платформе, лестница с пятью ступенями на спуск. Новая платформа и тридцать шесть шагов, у правого края новая лестница и семнадцать (Боже!) ступеней наверх, новая платформа. До лестницы с синей ковровой дорожкой, которую Рин видела на карте Джироламо, они преодолели еще шесть платформ и в сумме сто четыре ступени.
Джироламо цокнул.
– Это последняя, да?
«Да».
– Что мне сказать твоим родственникам?
«Нет».
– Что нет? Молчать?
«Нет».
– Родственников нет?
«Да».
– То есть дом пуст?
«Да».
Рин с облегчением выдохнула. Что может быть лучше, чем пустой дом и отпавшая необходимость лишних объяснений?
Лью и Рин шли по хрустящему под ногами гравию, а Джироламо, потеряв все силы, еле перебирал ногами. Нужно будет вытряхнуть из его ботинок все эти камешки.
Высокий забор, украшенный витыми вензелями, буквально вопил: «Тебе здесь не рады, ты не достоин того, чтобы ступить на эту землю, беги!» Острые агрессивные пики были направлены в мутное небо, а пространство меж прутьями занято мерцающей паутиной защитного заклинания. Возле высокой резной калитки табличка с золотыми буквами: «Добро пожаловать в летнюю резиденцию Тсерингеров».
– Кто идеееет? – проскрипела голова одной из горгулий, обезобразившей (а по мнению Тсерингеров, видимо, украшавшей) калитку.
Рин не сразу поняла, что ответить здесь может только она. Джироламо пришлось цокнуть языком, чтобы она, наконец, сообразила.
– Джироламо… Тсерингер, – громко произнесла Рин, а потом шепотом обратилась к пациенту. – Правильно, это же твоя фамилия?
Джироламо не пришлось отвечать: в беседу снова вступила ожившая статуя.
– Добро пожаловать, сын хозяйки. Не видела тебя уже три года. В доме никого, и давно не топили. Не простудись.
