И все же комнату, в которой когда-то жил Джироламо, увидеть хотелось. Рин деликатно молчала и лишь ругала себя за излишнее любопытство. О человеке можно многое сказать по тому месту, где он живет. О Рин тоже можно многое сказать. В доме, где она живет, всегда чистая посуда, натертые до блеска поверхности без лишних вещей на них, чистые скатерти, шторы, накрахмаленное постельное белье. Конечно, устанавливать свои порядки в чужом доме Рин не собиралась, поэтому постирала шторы только в гостевых комнатах, где жили она и Джироламо. А две тысячи квадратных метров чистых полов не считается… Конечно, вряд ли Рин еще раз совершит такой подвиг, но зато шесть часов, проведенных в натирании всех возможных напольных покрытий, привели Рин в чувства и успокоили. Легко содержать в чистоте свою квартиру или маленький дом, но содержать резиденцию в одиночку… Рин была не настолько больна. И Джироламо был не настолько выжжен, чтобы на следующий день не запретить ей мытье всех окон…
Окна окнами, но запретить ей мыть слоновий столик он не мог! Самая капризная вещь в доме! Столик занимал место возле софы в гостиной и отчаянно мешал прибираться. Прятался за софой, когда Рин входила в гостиную, а потом выбегал в самый неожиданный момент и старался наступить ей на ногу.
– У мамы страшная аллергия на все живое, поэтому моя бабушка как-то привезла сюда его. Вплела в него узор, который уже на пять лет пережил ее, – рассказал Джироламо.
После этого Рин поняла: столик – святое. И решила во что бы то ни стало завоевать его расположение.
Ровно в половину девятого Рин впустила ойгоне. Рой шипящих искр бодро ворвался в комнату.
Закрыть окно, открыть и снова закрыть.
Ойгоне звали Тише. Он сложился в приветственную дугу (с Рин он тоже теперь использовал символы фонарикового языка), а затем материализовался в черное шерстяное существо. Сам выбрав себе такой вид, он взял полюбившиеся ему детали животных, в которых превращался, выполняя задания хозяина, и собрал все воедино. От кошки он взял гибкое ловкое тело, морду позаимствовал у волка, клыки превратил в бивни, на спине вырастил два крупных крыла ворона. Он долго не мог определиться с глазами, поэтому взял два змеиных и два кошачьих, хвост выбрал пушистый лисий, а рядом с треугольными ушами водрузил витые рожки и выкрасил всего себя в столь любимый фрайкопцами черный цвет.
«Хорошо, что он ничего не взял от человека», – подумала тогда Рин.
С Джироламо Тише общался мысленно, вскакивал к нему на колени и долго сидел, виляя хвостом. Хозяин получал информацию от своего ойгоне и всегда отвечал ему, цокая бесчисленное количество раз. Можно сказать, теперь Джироламо говорил на двух языках – фонариковом и цокательном.
Первые пару недель Тише не приближался к Рин в своем животном облике, но сейчас все изменилось. Ему нравилось, когда Рин гладила его против шерсти. Он не как все животные, поэтому не знал их всеобщего предубеждения.
Рин забирала Тише с коленей Джироламо, усаживалась неподалеку и, поглаживая нелепое чудовище, принималась за зубрежку очередных узоров.
Их нужно запомнить, и, чем лучше у человека память, чем больше времени он уделил словарю, тем быстрее он может плести заклинания. Но лишь коснувшись источника и набрав силы, маг может заставить узор подействовать на реальный мир.
К двенадцати часам Рин начинал мучить голод. Джироламо не любил завтраки, а Рин не представляла без них жизни, но есть в одиночку не могла. Разве кто-то может есть в одиночестве? Наверняка, может. Но Рин сложно было себе это представить.
