Женщина с невероятным проворством для её лет забралась на возвышенность, минуя павших ниц соплеменников. Пленник не смотрел в лицо старухи, он не думал о её руках, её странном одеянии, он не мог оторвать взгляда от маленького человеческого черепа на посохе. Глаза черепа мерцали слабым светом.
– Я-а-а… я хотел попросить у вас прощения, – холодея и запинаясь, начал следопыт.
Это не была трусость. Мужчина почувствовал, как ослабли его путы. Он был готов сорваться с места и ценой неимоверных усилий совершить ещё один побег. Но его тренированное тело на этот раз не слушалось. Он не мог пошевелить ни пальцем. К тому же ему показалось, что он стал понимать майянскую речь.
– Зачем ты звал меня, Адэхи?
Курандеро поклонился.
– О, великая, этот человек оскорбил святыню – проник в пристанище Пернатого змея и похитил манускрипт Кетцалькоатля[2].
– Я путешественник, я просто шёл по дороге, потом меня схватили в машине и… – слабо оправдывался вор.
– …Он лжёт, – продолжил Адэхи на майянском, – он убил младшего сына вождя Азула во время Великой миссии.
– Великая миссия – охранять то, что нам оставили боги, – равнодушно отозвалась Лихаса. – Этот человек замышлял против них. Что ж, пусть послужит богам.
– Готов! Готов служить! – закричал бледнолицый на английском языке. Он будто понимал, о чём говорят индейцы, но удивляться не было времени. Нужно было искать пути к спасению.
Лихаса одобрительно кивнула.
– Великий правитель Кетцалькоатль будет доволен. Он заботится о нас! А мы заботимся о нём!.. Адэхи, приступай! – С этими словами жрица ударила посохом оземь.
Издав уже знакомый клич, курандеро повернулся к племени и воздел руки. Аборигены отозвались дружным воплем радости. Белый пленник почуял неладное. Где-то ударили барабаны, и аборигены затянули весёлую и на удивление очень мелодичную песню. Они закружились в танце, то и дело поднимая руки к небу и поворачиваясь к горам. Затем цепочкой пошли мимо пленника, заваливая его какими-то тропическими цветами. Каждый оставлял у каменного ложа пленника букет. Процессия всё шла и шла, а европеец уже, казалось, был безразличен ко всему происходящему – это действовали травы, которыми его натёрли девушки майя. Где-то забили барабаны – «праздник», похоже, стал подходить к развязке. Две майянские красавицы – те самые, которые натирали пленника благовониями, – встали рядом с пленником с огромным блюдом в руках.
К лежащему на жертвенном алтаре белому шпиону подошёл курандеро Адэхи и занёс над ним большой каменный нож…
– …Затем жрец вскрывал грудь жертвы одним ударом ритуального обсидианового ножа, вырывал сердце и, ещё трепещущее, подносил его на блюде верховной жрице. Она торжественно собирала струящуюся кровь в чашу и обмазывала статуэтку божества, которому предназначалось жертвоприношение.
Андрей Рогов стоял посреди большого зала на международном симпозиуме этнографов в Варшаве и выступал перед гостями, подкрепляя свой рассказ фотографиями майянских барельефов. Разношёрстная толпа журналистов, учёных и просто зевак внимательно слушала рассказчика, с интересом рассматривая великолепную фотовыставку.
– Потом с мёртвого тела сдирали кожу, – продолжал журналист, – и один из жрецов снимал с себя одежду, облачался в столь жуткое кровавое одеяние – кожу убиенного и совершал ритуальный танец в честь удовлетворённого бога.
– Какой ужас! – с неподдельным испугом воскликнула блондинка, стоящая в первом ряду слушателей.
