Третья стена, обуглившаяся… Ну, вот здесь я и вспомнила о своей рухнувшей люстре. Может быть, с ней я бы и не решилась. Не подожгла бы этого проклятого старикана вместе с его поганой квартиркой. А если и подожгла бы, то не испытала бы от этого такого унизительного удовлетворения. Хотя чёрт его знает.
А вот это – почти произведение современного искусства. Четвёртую стену можно смело выставлять в какой-нибудь галерее, прикрепив рядом табличку с глубокомысленным названием. Каждый удар, лишивший меня сознания, – красивая вмятина в стене. Только такие – меньшим здесь делать ничего. Вообще-то я думаю, что когда-нибудь наступит последний удар, последняя вмятина, и стена эта рухнет ко всем чертям, разбитая и сломленная. Но вот что будет потом, я не знаю. Дом вполне может продолжать стоять и без этой стены. Может быть, это будет называться комой? Было бы очень скучно.
Да, чердак здесь тоже есть. Там множество полусгнивших коробок, в которых я пыталась хранить хоть какие-то приятные воспоминания. У человека, знаете ли, хотя бы с чердаком должно быть всё нормально. Самые настоящие, из детства, в самых дальних коробках, давно истлели. Остальные не заслуживают здесь находиться, но других, лучших, у меня нет. Показалось, что нашла подругу, – в коробку. Не думать о том, что это было проклятой ошибкой. Показалось, что влюбилась, – тоже бросаю воспоминание в коробку. Плевать, что потом об меня вытерли ноги, трахаясь у меня на глазах с той самой «подругой». Я имею не так много, но право выбора по-прежнему моё. Отсекаем лишнее. Хорошее – в коробки. Не дать коробкам опустеть. Я знаю, что между коробками и колоннами есть связь. Поэтому даже когда особенно тяжело, я отделяю одно и другое, одно отправляется на чердак, другое зарывается в могильную землю, подтачивает фундамент, но всё-таки убирается с глаз. Победила в местном конкурсе прозы – в коробку. Обвинили в плагиате, отобрали выигрыш и отдубасили – выкинуть. Получила первую зарплату – в коробку. Получила бутылкой по голове и лишилась первой зарплаты – выкинуть. Встретила того, кого могла бы назвать другом, доброго, искреннего, желающего помочь – боже, скорее в коробку. Через два месяца встретила его вдову на кладбище, у его могилы, – на выброс. Впервые в жизни почувствовала настоящую любовь к своему будущему ребёнку, поняла, что значит тепло в душе и замирание сердца от счастья – в коробку. Реки крови и выкидыш – прочь.
Вообще-то это безлимитная экскурсия. Билет бы продавался на год, потому что все 365 дней в году я могла бы показывать и рассказывать. Вот эта трещина, вот этот угол, вот эта паутина, вот этот мусор… Осколки, гниль, плесень. Угли, пепел, ржавчина. Палитра весьма многослойна. Но мне уже неинтересно. Я знаю всё это насквозь. Это же мой дом.
Артур сползает с меня и уходит в ванную. Он знает, что я не пошевелюсь, не предприму ни единой попытки к бегству. Знает, что когда выйдет из душа и отправится на кухню, усядется за стол и со стуком поставит на него чашку, я поднимусь с кровати, накину на голое тело чёрный шёлковый халат, зайду на кухню, поплотнее его запахивая, и примусь готовить кофе – Артур пьёт исключительно свежесмолотый и свежесваренный. Только у него на глазах. Боится, что я его отравлю, но и хочет, чтобы я поприслуживала. Он знает, что я сделаю всё в точности как он любит, знает, что не добавлю ни единой лишней крупинки сахара, не пролью ни единой капли, наливая горячий кофе в стоящую на столе чашку костяного фарфора. Но кое-чего он не знает.
