– Сын, разве ты не слышал, что сказал римерианин? Они бросили его, оставили умирать под стенами…
– Я убежден, что он лжет, отец. Римерианин просто сбивает свою цену! – недолго наблюдавший за сомнением на лице Вождя, вспылил Рир. – Он один из Аскуро, отец! Его семья сделает все, чтобы заполучить назад своего Первого Воина. А как же наши погибшие братья? Те, которых заманили в ловушку и предательски убили по время молитвы? Их люди нарушили священное право и напали на обращающихся к Богам и Вечным Силам! Мы обязаны почтить память убитых. Обычай велит нам исполнить обряд священной мести и пролить кровь виновных!
– Ни я, ни мои люди на вас не нападали, – с полным спокойствия достоинством ответил Альентэ, обратившись к молодому воину в черном. Но тот, переключив внимание на Тансиара, смерил его взглядом:
– Тогда кто вырезал наших соотечественников, явившихся к вам с миром, чтобы стать свидетелями на свадьбе моей сестры?
Значит, посольства больше нет. Вот и причина, почему ашесы напали первыми. Если, конечно, то, что говорят пепельные, правда.
– Мне это неизвестно, – ответил Тансиар.
– Первого Воина Вечного Царства не сочли нужным известить о расправе? – со злым сарказмом переспросил пленника Анзар.
«Выходит, что не сочли», – согласился про себя Тансиар, обдумывая открывающиеся детали и стараясь соединить концы.
Римерианин сохранял хладнокровие и уверенность, но Анзар не верил ни единому его слову, да у сына Вождя и не было причин ему доверять – Рир всю свою жизнь воевал против вот таких вот двуличных потомков Вечности, славившихся сладкими речами, которые чаще были приправлены не медом, а ядом.
– Твои люди действовали без твоего ведома? – допытывался молодой Каэно. – Какой же ты после этого Альентэ?
– Я повторюсь, – лицо Тансиара стало жестче, – что мои люди были при мне. Кто убивал ваших – я не знаю.
– Они приехали на свадьбу твоего брата после приглашения из Эбена. Они поверили слову Владыки Врат Вечности!
– Значит, это была ловушка, – закономерно предположил Аскуро. – И, насколько я могу судить, весьма удачная… А ваши послы оказались столь же наивны, сколь и глупы.
– Ты!!! – не выдержал Рир. Щека младшего воина нервно дернулась, глаза зажглись ненавидящим огнем, и Анзар стремительно повернулся к Вождю. – Отец! Позволь мне… осквернить руки в нечестивой крови!
Рир коротко и громко скомандовал:
– Стража! – Пепельные в миг заполнили палатку Вождя, взяв его с сыном в полукруг, и стали теснить пленника к выходу.
– Ты не можешь, сын мой, – пребывая все в той же странной задумчивости, ответил Вождь.
– Но почему? – видно было, что Анзар сдерживался из последних сил. – Небытие побери, почему?!
Анзар схватил римерианца за руку, с презрением сжав пальцы на локте.
– Не торопись, – Асид-Ахди тяжело вздохнул и посмотрел на сына, а затем тихо проговорил. – Сперва выслушай, что скажет та, которую не обмануть. Кровь, как и Вечность, всегда права.
И тут Рира словно что-то остановило, нежно, но твердо, а потом отбросило назад, но пальцы, сцепленные на руке пленника, он все-таки сумел не разжать. Слух уловил едва различимый, похожий на журчание ручья голос. Его невозможно было не запомнить, не услышать, не узнать.
– Erman erei, in ese liorin ove lio, ese sienin en liim ereo. Nor entarrir ove lio nie manor, nie armet. Carinrir lio, vei carinei ereo. Rimerianum an meriti[43]. Отныне и навсегда вы братья. Вы оба.
