Сознание угасло, а когда Анзар пришел в себя, он сидел на подушках в дальнем конце палатки, стражи будто и след простыл, а отец мирно разговаривал с Темным.
– Ты был серьезно ранен, но теперь исцелен, – говорил отец.
– Могу я узнать, кто это сделал? – дерзости в голосе пленника поубавилось, словно Темный понял для себя что-то очень важное.
– Какое это имеет значение, римерианин?
– Я должен знать.
Анзар видел и слышал как будто в тумане, но воспоминание об услышанных словах вынудило его открыть отяжелевшие глаза. Это была она! Его сестра! Как такое возможно? Получается, она не хотела, чтобы Темный погиб? Не желала ему смерти? Вечность! У него не получается даже рукой пошевелить… Что это с ним?
– Хорошо, – согласился отец, – я скажу, но что это изменит?
– Истина всегда меняет многое.
– Ты прав. Мы смогли помочь тебе, потому что почувствовали в тебе нашу кровь. В свое время я знал Владыку – ты мудрее него. Жаль, что я отдал дочь не тебе.
Он что-то такое помнит… все тело болит, но он плывет, как на волнах, а перед собой видит зеленые глаза. Ее глаза. Темно-зеленые тяжелые серьги качаются, густые смоляные волосы чуть шевелит ветер… Он тянется к знакомым чертам, пытается коснуться их, но его укладывают назад, на искусно вышитые причудливыми узорами подушки.
– Анаис… была здесь? – сам не веря тому, что говорит, спрашивает Тансиар.
– Нет.
– Но я видел женщину… со смарагдовыми глазами! Таких глаз больше нет ни у кого на свете, только у нее!
– Ты прав, – коротко и понимающе улыбается Асид. – Таких, как они, больше не найти. Но ты видел не мою дочь. Это была Дарара Каэно, ее мать. Это она излечила тебя. Никому другому подобное оказалось бы не под силу.
Так это была не Анаис, а ее мать… Сурима, почитаемая всеми ашесами правительница Тьерны, любимая Дочь Вечности.
– Но зачем? – Темный не выносил жалости и не принимал чужой помощи. Он был горд, как тысяча халуптов[44], этот Сын Вечности.
– Как я уже говорил, в тебе есть наша кровь, римерианец. И когда-нибудь, когда ты будешь нуждаться, она поможет тебе. Твой браслет едва не помешал Суриме – тот, кто надел его на тебя, не хотел, чтобы ты излечился от ран. Но снять его Дочери Вечности оказалось не под силу – ибо узы, связавшие тебя, держат крепче смерти. Вернее, снять бы она, конечно, его бы сняла, но, став свободным, ты бы в тот же миг умер. Сурима решила по-другому…
– Я могу спросить у тебя? – Тансиар пытался осмыслить все, что услышал, но выходило это из рук вон плохо.
– Спрашивай, о чем хочешь.
– Что с моими людьми? Они все убиты?
– Жизнь возвратилась к тому, которого ты защитил своим словом и своим мечом. Ты не мог сделать для него больше. Остальных вернуть мы не в силах – ушедшие один раз, уходят навсегда.
– Им и вправду лучше было умереть… – Взор Первого Воина был непреклонен. – Впрочем, как и мне.
– И даже тому, кому ты дал обещание сделать его своим нареченным братом?
Лицо Чиаро в секунду преобразилось. Он нахмурился, сузив серые глаза. Глаза цвета пепла – он не думал об этом раньше.
– Твой друг жив, – уверил его Вождь ашесов, подтвердив свои слова кивком.
– Но я видел… – попытался возразить воин.
– Что ты видел?
– Твои воины пронзили его своими фалькаттами! – Чиаро не хотел вспоминать, но картинка сама всплыла в памяти. – У меня на глазах!
– Что еще ты видел? – мягкий внимательный взгляд. Ну откуда это странное чувство? Отец никогда не смотрел на него так. Никогда! А мать? Матери он не помнил.
