Базовые настройки голографического купола давали не самый широкий простор для фантазии. Безоблачное небо, закат, лунная ночь. По мнению конструкторов, этого должно было хватить для того, чтобы обитатели станции не слишком часто выли от тоски – что ж, их оптимизму нельзя было не позавидовать. Эти искусственные закаты, цветовую гамму которых Уэн уже успел изучить до последнего оттенка, вызывали тошноту. А вот звездное небо – нет. Уэн улыбнулся. Несколько несложных манипуляций, и он снова чувствовал себя дома, в Корнуолле. Неподалеку от родительской фермы было запущенное поле – прибегаешь туда ночью, падаешь спиной в мягкую густую траву, и смотришь в небо. Млечный путь опускался так низко, что его можно было пощупать рукой – в детстве Уэну казалось, что он обязательно должен быть прохладным, как мамина ментоловая мазь от головной боли. Если лежать долго, начинает казаться, что ты один-одинешенек во всей вселенной, и поля вокруг никакого нет, и планеты Земля со всеми ее огненными потрохами – тоже. Можно раскинуть руки и ноги и висеть в огромной темной пустоте, как в мягком одеяле, представляя, что вокруг – первозданный хаос, мир до начала времен, и ты в нем – звездная пыль.
Когда Уэн впервые попал в открытый космос, на переживания первопроходца не было времени – кейс с инструментами и нетерпеливое попискивание коммуникатора делали выход за пределы шаттла практически будничным. Тот же ремонт, те же микросхемы, только пайка другая и работать в перчатках скафандра неудобно до отвращения… И все же, когда работа была окончена, он обернулся. Космос смотрел на крошечного наглого механика равнодушно, бездыханно, и это даже отдаленно не было похоже на поля в Корнуолле. И Млечный путь уже давно остался позади.
Где-то в глубине души Уэн признавал, что на самом деле сделал подарок самому себе. Для Хоэль, которая никогда не видела Земли, звездное небо с его родины было не более чем романтическим сюрпризом, ярким пятном на однообразной ленте будней. И тем не менее Уэн был уверен, что ему удалось ее впечатлить.
– Не ворчи, душа моя. – Он вслепую нащупал пульт и пощелкал клавишей регулировки освещения. Лампы дневного света мигнули и погасли, уступив место приглушенному оранжевому. Синеватый свет, напоминающий о земных больницах, никогда Уэну не нравился. Лампы автоматически включались по утрам, сообщая о наступлении нового дня.
«…Семь тридцать утра по земному времени на Лебен-300.
Температура воздуха в жилом отсеке – двадцать четыре градуса выше нуля по Цельсию.
Уровень влажности в буферном отсеке – восемьдесят процентов.
Доброе утро, мастер Норвенн, желаю вам успешной работы и хорошего дня.
Напоминаю о том, что подходит к концу сто сорок седьмой день вашей смены.
Командование по-прежнему ожидает ваш рапорт за последний отчетный период.
Погода за бортом…»
Уэн отключил болтливого секретаря неделю назад. Отправлять отчеты было уже некому, а вежливые приветствия, одинаковые, как фабричные леденцы, нагоняли смертную тоску. Что до погоды за бортом… Уэн искренне не понимал, кому потребовалось вшивать в эту программу данные с метеорологических датчиков. На Лебен-300 погода всегда была одинаковой. Утренний дождь, дневной дождь, вечерний дождь. Ночью тоже шли дожди, а в те редкие моменты, когда с неба не обрушивалась стена воды, в атмосфере повисал тяжелый едкий туман, дышать которым не стоило.
