Пыльца. Сборник - страница 4

Они провели в лаборатории несколько дней, прежде чем поняли, что остались одни. Научно-исследовательский сектор с крошечными жилыми отсеками для техников и научных сотрудников стал их персональным Эдемом. Единственный островок жизни в царстве пустоты. Последний рубеж человечества в десятках тысяч световых лет от Земли.

«…Техногенное происшествие неизвестной природы. Проект Лебен-300 заморожен. Оборудование вывозу не подлежит. Станция законсервирована, канал связи отключен. Выживших нет».

Уэн не знал, зачем каждый год с таким упорством и педантичностью отмечает дни в земном календаре в ожидании декабря. Возможно, Рождество стало для него тем самым якорем, который помогает не сойти с ума вдали от дома в глубоком космосе. Он видел, что творит с людьми изоляция и пустота, если у них не было таких якорей. Люди сходили с ума, постепенно погружались в пучину безумия – медленно, страшно, принимая за чистую монету галлюцинаторные видения спутанного разума. Но у Уэна было Рождество. Каждый год, в одно и то же время. И еще у него была Хоэль.

Хоэль потянулась и нехотя высунулась из-под одеяла, разглядывая таинственно мерцающий кусочек галактики на незримом потолке, скрытом за космической иллюзией. Над датчиками климат-контроля висела гирлянда из синтетической хвои, украшенная мелкими красными шарами. Она смотрелась странно, неуместно, словно кто-то создавал компьютерную игру и перепутал детали локаций – но она была.

– Выходит, ваш Бог родился, а потом умер для того, чтобы всех спасти, – она задумчиво начала выписывать пальцем круги над головой, словно вымеряя расстояние между искусственными звездами. – Какой же это тогда праздник? Смерть Бога не празднуют, ее оплакивают.

– Нет, Хоэль. Празднуют не смерть, а торжество жизни. «Смертию смерть поправ» – так, кажется… – Уэн вспомнил текст из прошлого, полузабытого и почти несуществующего. – А когда он родился, загорелась путеводная звезда. Надежда родилась, понимаешь, Хоэль?

– Вот бы для нас хоть что-нибудь загорелось, – грустно усмехнулась Хоэль и тряхнула серебристыми кудрями. – Но празднуй не празднуй, а надежды нет. Сколько мы, по-твоему, еще продержимся?

– Если не будет перебоев с аварийными генераторами, до следующего Рождества, – оптимистично заметил Уэн. – Он не умер – и мы выживем.

– А если нет?

– Ну… – Уэн замялся. – Тогда и проверим, правдивы ли устои незыблемой англиканской церкви из моего детства.

Он решительно отбросил одеяло, влез в форменные штаны и потянул за рукав куртку, на плече которой все еще белела нашлепка Корпорации. Бесполезная и бессмысленная.

– Вставай. Хочу тебе кое-что показать.

Млечный путь был не единственным рождественским чудом – пусть маленьким и рукотворным, но большего ему сейчас и не требовалось. Вчера вечером, когда Хоэль уже уснула, зарывшись в подушку, он распотрошил старые световые короба, без тени сожаления выдрал из них платы со светодиодами и, сам того не замечая, до глубокой ночи самозабвенно возился с добычей. Перепаивал, переплетал провода, зачищал, срезал лишнее. Это было первое Рождество после выброса. Уэн хотел хотя бы на мгновение ощутить себя дома. Не в жилом отсеке, не в каюте, не в спальной капсуле, а просто дома. А дом – там, где рождественские гирлянды.

Хоэль бесшумно подошла и обняла его со спины.