Можно часами говорить, что взбредёт на ум – и никто не одёрнет: «Не болтай глупости». А когда надоест, надолго уткнуться в смартфон – бабка, закрыв глаза, послушно дремлет рядом. Можно строго прикрикнуть – а можно чмокнуть в дряблую щёку. По-хозяйски, самой выбрать маршрут прогулок. Хлопнуть в ладоши и ворчливо скомандовать: «Ну, хватит, ишь разгулялась! Влетит нам от матери, пора домой».
Блаженная улыбка, которую все считают слабоумной, не покидает бабкиного лица. Катится одинокая светлая слеза, ища выход в лабиринте морщинок.
Хотя лечащий врач говорит, что бабка ничего не соображает, а слёзы – это остаточное явление, рефлекс, увлажнение глаз. Физиология.
Бабка слышит врача, но не может возразить, только сверкает глазами и сердито трясёт седым чубчиком. На самом деле ей двенадцать лет: она вернулась и почему-то задержалась именно в этом возрасте. Может, это самый яркий момент осознанного детства?
***
Зимняя ночь. Село утонуло в синих снегах. Изба залита космическим голубым, лунным светом. Пахнет хвоёй: в углу посверкивает, позванивает ёлка стеклянными игрушками. Печь протоплена жарко: уснуть невозможно. Высоко в ледяном небе грозно, жутко, одиноким зверем воет реактивный самолёт. И в необъяснимой тоске сжимается детское сердчишко.
…Ранняя весна, ещё холодно и всюду лежит снег. А на дровянике кусочек лета: сухая и тёплая, прогретая солнышком крыша. Отец говорит: «Маленький Ташкент». Девчонки расчертили «классики», прыгают, толкая ногой набитую песком вазелиновую баночку.
Вот пришла настоящая весна: ослепительное солнце, по всему селу горланят петухи. А у Верки горе: уронила библиотечную книгу в грязную лужу. Прополоскала её под рукомойником, прогладила утюгом. Получилась серая тряпка.
Страшно идти в школу, библиотекарша заругает. Верка хныкает, что заболела, ей ставят термометр. А она хитрит: незаметно вытаскивает градусник из-под мышки и прижимает его стеклянную головку к раскалённому боку печи. Серебристая полоска вмиг взлетает к 42 градусам – и категорически отказывается стряхиваться обратно. Градусник треснул. Верка посрамлена, разоблачена.
…В гости приезжает старенькая мамина тётка и учит разным полезным вещам. Например, обнаруживает в чулане чёрный кусок гудрона: им отец сучит дратву для подшивки валенок. Тётка называет гудрон – варом. Откалывает кусочки: места сколов блестят, как чёрные зеркальца. Размягчив «вар» сливочным маслом, его можно жевать.
У Веры одна сестра и четыре брата. Тётка объясняет: парень – от слова «парить»: беречь, лелеять. А девки («депки») – отрезанный ломоть. Депки – щепки, парень – корень.
– Депки-щепки, депки-щепки! – приплясывают братишки.
– Мам! – бегут дочери к матери за защитой. – А чего они дразнятся?
– Не щепки, не щепки, – утешает мать. – Тётя старорежимная, не слушайте её.
…В универмаг привезли золотоволосую куклу Лёлю. Девчонки стоят у прилавка как приклеенные. Не могут оторвать зачарованных глаз от коробки с красавицей, от её пышных золотых, с искрой, волос. Если потянуть за ниточку с пуговкой, торчащую из тёплой целлулоидной спинки, Лёля мяукнет: «Мя-мя!».
– Три рубля! – в ужасе говорит мама. – Что скажешь, отец?
– Деньги на ветер. Баловство. Сшей ты ей куклу, давно ведь девке обещала.
– Ага, сшей. У меня не десять рук. Тоже не баклуши бью.
Сейчас перепалка наберёт громкость, окрепнет. Зазвенит мамиными слезами, загудит отцовском раздражением, перерастёт в ругань. Вера поворачивается и уходит.
