. Более того, «миф обладает собственной рациональностью, которая реализуется в рамках собственных понятий об опыте и разуме. Соответственно миф обладает своей собственной формой систематической гармонизации: он упорядочивает явления в их взаимосвязи, использует "логику” своего алфавита и свои фундаментальные структуры (Gestalten)»
[17]. Однако миф на пути к науке должен быть преодолен и одним из этапов такого преодоления является возникновение логоса как переходной стадии и, одновременно, новой формы упорядочивания и осмысления мира.
Фалес и Анаксимандр говорили о единой основе мира, Ксенофан – о Боге, который слит с космосом. Тем не менее, живое многообразие мира философы не отрицали, наконец, в монизме Парменида стали обрисовываться очертания будущего учения Платона о двух мирах – видимом и идеальном. Актуальность получает вопрос происхождения мира, наряду с логическими законами чистого разума и утверждения превосходства разума через понятие Абсолюта. Однако Абсолют исключает и движение, и изменение, и законами чистого мышления невозможно объяснить мироустройство. Конечно, греки широко использовали мифологические образы, в частности, Парменид опирался на древнейший образ богини Рока, которая есть Необходимость, порождающая мир обманчивого «мнения» и она управляет совершенной целостной природой. Разум же рассматривается как естественное качество, а его деятельность получает описание в границах природных категорий.
Эти представления постепенно эволюционируют в сторону понимания человеческой жизни как выражения движения. Гераклит исходил из того, что «жизнь, природа и общество пронизаны движением. Он мыслит образами и у него повсюду метафора, картина, и в отличие от Парменида, следует не столько логике, сколько интуиции, предугадывая истинную суть вещей». Неслучайно, в основе его языка – парадоксы и афоризмы. В своей книге «О природе» Гераклит прямо говорит о том, как люди воспринимают истину, но, часто они действуют бессознательно. Однако истина едина, хотя «…следовать надо Реченью совместному— ибо совместное всеобще. Но хотя Речение сие и всеобще, люди живут так, словно у них личное есть разумение»[18]
