Джутов между тем рванул ее на себя, и она, потеряв равновесие, упала прямо ему на грудь, в раскрытые объятия, и с этой секунды Джутов словно сошел с ума. Он прижал ее к себе с такой силой, что хрустнули ее тонкие косточки и перехватило дыхание, и она не смогла даже вскрикнуть, как ни старалась. Она почувствовала, что он касается своим слюнявым дурно пахнущим ртом се шеи, и ей стало противно. Напрасно она пыталась вырваться, он только слегка укусил ее за шею в ответ на эту попытку. При этом он что-то шептал – она не слышала, что именно, но наверняка что- то пошлое, потому что он пытался забраться рукой ей под юбку. Наконец голос вернулся к ней, и она выдохнула из себя слова, которые первыми пришли на ум:
– Джутов, сволочь! Ты совсем сбрендил?! Отпусти, скотина!
Ничего больше она сказать не успела. Стены вертелись перед глазами, промелькнул закопченный потолок, лампа с треснувшим плафоном, а мраморная плитка на полу больно ударила ее в затылок, когда они с Джутовым рухнули вниз. На какое-то время боль лишила ее возможности сопротивляться, и она упустила момент, когда Джутов сорвал с нее блузку, задрал вверх бюстгальтер и принялся отчаянно мять грудь, пыхтя и поскуливая.
Когда Бекки снова обрела способность соображать, она попыталась ударить ополоумевшего Джутова коленом в пах, но не получилось – ей едва удалось согнуть ногу, зато для Джутова это было как бы призывом к новому действию. Он накрыл ей лицо своей растопыренной влажной пятерней и пару раз подпрыгнул на ней всей своей массой, лишив ее всякой способности к сопротивлению. Снова затрещали кости. Снова перехватило дыхание. Перед глазами поплыли синие круги, а пыхтение Джутова, когда он насиловал ее, доносилось словно из-под воды.
Потом она почувствовала густую обиду, и это было в какой-то мере удивительно даже ей самой – она никогда в жизни не подвергалась насилию, но не раз думала о том, как повела бы себя, случись с ней такое, и никак не предполагала, что первым ее чувством в этот момент будет обида. Страх, злость, жажда мести – что угодно, только не обида. И вот надо же!
Это длилось недолго, не больше минуты, и она поймала себя на том, что жаждет сказать Джутову что-нибудь ехидное по этому поводу, что-нибудь о кроликах и преждевременной эякуляции, но промолчала. Продолжала молчать и тогда, когда Джутов, с покряхтыванием, поднялся с нее и принялся заправляться, со странной улыбкой на губах. Но она смотрела мимо него, и только одно слово было в этот момент в голове: «Обидно… Обидно…»
– Вот и вся работа, – сообщил Джутов, вытирая со лба пот. – Практически никаких обязанностей. Да еще разве что кофе сварить, когда необходимо. И все. И за это – триста баксов в неделю. Я бы на твоем месте не раздумывал.
«Обидно…» – снова подумала Бекки. Потом отрывистыми, беспомощными движениями одернула на себе одежду, все так же глядя в одну точку, и поднялась с пола. Машинально отряхнулась. Повернулась и направилась к выходу.
– Так ты согласна? – спросил Джутов ей в спину.
Она замерла на пороге, хотела сказать что-нибудь резкое, уничижительное, но в голове по-прежнему было одно только слово «обидно», и она промолчала.
– Это «да» или «нет»? – спросил Джутов.
Она покинула его офис. Наверное, потом у нее произошел провал в памяти, потому что следующее, что она помнила, – это пустая квартира, ее нежилой дух и утробные звуки из водопроводного крана, в котором не оказалось воды.
