Ему нравилось исследовать человеческие квартиры, офисы, дома, подъезды, дачи, бытовки, машины, рестораны, улицы. Нравилось видеть проявления и следы жизни: ту, что есть, и ту, которая была прежде. Ловить её отзвучавшее эхо и видеть, что прошлое никогда не заканчивается полностью.
Даже если люди ушли из какого-то места, они уносят в себе его частички – предметы, память и мечты. События, которые случились, и тысячи мелочей, вросших в привычки, слова, нейронные связи. Спустя многие годы, несчётные километры и другие отношения – люди помнят. Их пальцы хранят где-то в глубине нервных окончаний прохладу той самой стеклянной столешницы, щекотное тепло самого собачьего из носов, вкус бабушкиных пирожков с картошкой, шуршание зачитанных страниц старой книги. Где-то в памяти продолжает скрипеть дверь того самого дома, с которым разделяют километры и годы, хранится там шёпот давно спиленного тополя, что жил когда-то за окном, и привычная колючесть одеяла. И запах малинового варенья разбудит воспоминания о детстве даже спустя десятилетия.
Семья Тана никогда не изучала дома, квартиры, бытовки, офисы и прочие места обиталища простецов – как простецы не особенно погружаются в анализ молотка, который берут в руки, чтобы забить пару гвоздей. А Тана бесконечно интересовало и восхищало сложное устройство человеков, морян, дворферов и трошек. И даже синтавров. Бесконечно любопытно было наблюдать за ними, понимать их и ошибаться в них, находить кусочки пазликов их жизни в следах маленьких пальцев на стеклянной столешнице.
Тан взял второй кусок пиццы и сполз пониже в кресле, закинув ноги на подоконник. Жевал и смотрел в стеклянный скос потолка, в висящее прямо над головой небо. Он сходу мог придумать десяток причин, зачем миру нужны слоны, солнце и жареные креветки, но у него было ноль идей, зачем нужен серый, промозглый, бесснежный ноябрь. Разве что ты медведь и собираешься впасть в спячку.
Скорей бы снег пошёл! В нём есть волшебство и умиротворение. Снег что угодно делает красивым, даже ноябрь.
Родители всё продолжали хохотать. Из комнаты, занятой сестрой, взгремела музыка в тщетной попытке заглушить родительские голоса.
Есть некоторые плюсы в том, что вы вечно вместе. Кто, кроме родни, способен понять, насколько сильно вы бесите друг друга? Но когда он снова сбежит от своей сумасшедшей семейки, хочется верить, у него будет в запасе дней десять, пока его не найдут.
(в которой тайный становится явным)
Мыш
Чего он не ожидал, когда поднёс карточку к считывателю – это что его кабинет окажется незапертым. Мыш замер на пару секунд, прислушался, держа в одной руке карточку, в другой гематогенку, потом толкнул дверь.
Дина замерла у шкафа. В руках папка с уставными документами, в глазах – непереводимая игра слов. Рассеянно рассматривая обёртку гематогена, Мыш закрыл за собой дверь.
– Сплошной сахар. Где старый добрый состав, истекающий железом? Охренели вкрай.
К чести Дины, она быстро взяла себя в руки, аккуратно поставила папку обратно на полку, обернулась, посмотрела на него почему-то зло, мотнула головой, откидывая с глаз чёлку, и огорошила:
– Мыш, ты вампир?
Теперь, видимо, в его глазах станцевала чечётку непереводимая игра слов, но он тоже быстро взял себя в руки.
– Да, Дина, я вампир, только правильно говорить «У меня ферремия». А ты знала, что проникать без спроса в кабинет начальства – почти так же неприлично, как задавать вопросы о здоровье?
