Найдя способ спасти Бенун, пусть и не бескорысти, давно забыто чувство – самоуважение. О том, что такое вообще существует, Лусия не вспоминала лет сорок, на плантациях это ни к чему. Но она понятия не имела, что у Дика Трейси насчет девушки созрел новый план. Ни одно существо на свете не могло предположить большего зла, чем то, которое он замышлял, решив, что второй раз так не опозорится. Бенун, как он считал, его оскорбила. Он не хотел ее как женщину и ее смерть казалась ему слишком легким наказанием за унижение, которое он испытал. Для того, что он задумал, она нужна была ему живой. – Никогда больше не прикоснусь к этой черномазой. Но свое я все равно получу! – он захохотал, вспомнив, как он и его отец в очередной раз вместе стояли у окна за занавеской и смотрели на рабыню, которую наказывали по его просьбе за то, что она посмеялась над его несформировавшимся «достоинством» – молодая женщина была распята на бревне, к которому подходили и через некоторое время отходили мужчины-рабы, стоявшие вереницей с опущенными головами.
Женщина сначала кричала, теперь она молчала, и ее голова бессильно моталась из стороны в сторону. Утомившись этим зрелищем, отец сказал: – Может достаточно? Твое наказание чересчур жестокое. – Нет, папа. Она должна умереть именно так. Ты же обещал, что я сам назначу ей наказание за оскорбление, которое она мне нанесла! -крикнул он и еще мальчишечий голос сорвался на визг. Отец посмотрел на него и произнес слова, которые врезались Дику на всю жизнь, как откровение о нем: – Я думал, что я – зверь, но ты, мой сын, страшнее. Ты – порождение ада. – Не выдумывай, папа, – отмахнулся мальчик, не отводя глаз от того, что происходило перед домом. – Я ТВОЙ сын и только твой. Лицо Трейси-старшего потемнело и он отвернулся, чтобы не видеть Дика, вернее, того существа, в которое он превратился незаметно и как-то вдруг. Пришла в голову мысли, что это нечто в нем было от рождения и он, Трейси-старший, лишь приложил руку к тому, чтобы эта темная сила пробудилась.
– Видит Бог, я не хотел этого, когда соглашался стать его провидение, – прошептал он загадочные слова и поспешил прочь из комнаты. Трейси-старший не увидел, как сын посмотрел ему вслед и усмехнулся, брезгливо и надменно, совсем как взрослый, хоят все еще был ребенком, но тольтко на вид.
Лусия уже смирилась, что ей придется раскошелиться, видела, что знахарь Макимба дело знает.
– «Если рабыню кто и поднимет на ноги, то только он», – думала она и это было истинной правдой, истоков которой она не знала и знать не могла, поскольку не относилась к тем, кого на плантациях шепотом называли «посвященные».
– «Неужели все надежды прахом? Вот упрямый чёрт! Колдун! Подпалить бы тебе твою тощую задницу, сразу бы сговорчивее стал!».
– Ты просишь о невозможном. Она сейчас недосягаема для нас, тебе этого твоими мозгами белого человека не понять.
Лусия кипела, но надо отдать ей должное, сумела сдержаться – она сама отдала в руки знахарю все козыри и стала заложницей его решений. Придется терпеть:
– Что ты мелешь! Вот же она! Лежит не шевелится. Может она притворяется?
Знахарь бросил на женщину тяжелый взгляд:
–Ты толстая и глупая белая женщина. Заболеешь, за мной не присылай. Не приду.
– Ба! Уголек обиделся! Ты мне не груби, а то хозяину пожалуюсь.
– А что ты ему скажешь? Что хотела выслужиться и обманула, что она встанет и будет прыгать перед ним? И-и… ума у тебя нет. Еще и трусливая, как койёт, лаешь, а укусить при свете дня побоишься. Твой хозяин зверь, знаешь это лучше меня. Надо было сказать ему правду – только время может исцелить эту рабыню. Какое надо зелье я ей уже дал. А ты просишь от меня чуда. Я не колдун, а знахарь. Иди к колдуну, он таких, как ты любит. Рабов купили и продали. А ты сама продалась. Все имеет свою цену. Но тут заплатить надо чьей-то душой. Своя мне еще пригодится. А твоя и так никому не нужна. Только колдун может найти подходящую жертву. На сделку с демоном я не пойду. А ты как хочешь. Где его искать, знаешь. И не посылай за мной больше. Или наведу на тебя порчу.
