Глаза мои, ощутил, горячие… обновились…
Не надо.
А как надо?..
…Звонок.
Он, увы, возвратился.
Посмотрел на часы.
В самом деле: под окном – чем-то грубым по асфальту.
Звонок…
Мобильник взял.
В кулак.
Встал.
Звонок…
Я – глядя в то место, где окно, – включил.
–– Да.
–– Андрей…
–– Да.
–– Мама…
Я ощутил моё тело как тело. И – виноватое, виноватое: за то, что оно – тело, не ощущающее сейчас… ни даже зубной боли, ни хотя бы усталости…
–– Что?
–– Ночью… В четыре часа…
–– Где?
–– В реанимацию…
–– В какой?
–– Больница эта…
Я отключил.
…Вот теперь – нельзя! Ничего нельзя.
Кроме движения.
В прихожей обулся и надел куртку.
Шагнул – как бы включаясь, не забыв о нём, в другое пространство – в комнату и по-обычному поцеловал Богоматерь в глаза.
В прихожей стал надевать куртку.
Мурашки по всему, вертикальному, телу пробежали… Счастья, счастья!..
Я уныло и обречённо… эту вторую куртку стал снимать… с уже надетой.
Слыша… чей-то стон…
…Снаружи – и сверху, и снизу, и со всех сторон ощутим был чёрный снег и, вперемешку, чёрный дождь.
Равнодушный троллейбус…
Пустой – ненужный – вокзал…
В автобусе кресло было с устройством, под локтем, непривычным… Зачем?..
Через какое-то – воющее, качающееся – время заметил, что сегодня… никого ещё не видел. И не слышал. Кроме мобильника.
Такое, значит, отныне – неужели?!.. неужели?!.. – началось иное пространство.
Вспомнил – прежде всего, прежде всего – все мои чувства-мысли-слова с того мига глубокого звонка…
…Её тёплые и шершавые чуть скрюченные пальцы.
Запах её седых желтовато-серых всё густых волос…
Взгляд её пёстрых, в мелких пежинках, глаз… всегда искоса и бегло… Гордый, но и вопросительный… Вопросительный, но и таки гордый…
Как это всё… по-настоящему. По-настоящему!..
Из всего-всего – самое. Самое!..
Вообще, вообще – разоблачающее меня. Парализующее. Обнажающее.
Правдивое до слёз. За которые, за единственные, не стыдно. И даже – ни перед кем бы и ни перед чем не стыдно.
И тогда – зачем что-то иное?..
Зачем и для чего это такое менять?..
И почему тогда, как сейчас, всё… так?..
…Она идёт по дороге ли, по двору ли – прямая, стройная, невысокая; и глаза – всегда себе под ноги. И уж редко, чтоб хотя бы повернула голову в сторону… где там поглазеть – хоть просто посмотреть.
На фото на всех – где она ещё молодая, красивая, черноволосая – взгляд её в объектив чаще искоса и снисходительный… упрекающий, обвиняющий… и – гордый, гордый!..
И конечно, конечно – никого никогда из встречных знакомых, ни даже к нам в дом зашедших ни о чём не спросит… только, слушая, кивает, на все речи чуть кивает… но и не поторопит – ни в коем случае! – быть покороче, удалиться с глаз долой.
Драгоценно сейчас мне даже и это… внешнее…
Красоту её лика и внимание её ко мне беспромашное – помню, как помню себя. Чуть забота у меня, у ребёнка, малейшая – и тут как тут её умелые и тёплые глаза и руки.
Главное, суть стал расти, – глаза. – Ещё и красивые… и сознающие свою красоту… чему-то тайному – тайному! –принадлежащие… и потому мне целиком недоступные… и потому – для меня заветные!..
…Воет автобус?.. или – дорога?.. или – вся чернота?
Куда еду?.. К чему еду?..
…С днём рождения поздравляла меня. Всегда утром. Как-то через стены и дверь видела, что я, в моей спальне, проснулся, что открыл глаза. Нельзя было притвориться. Только что где-то в глубине дома с кем-то, слышу, говорила… И вот – сразу, чуть я шевельнулся под одеялом, входит… смотрит на этот раз прямо… намеренно тихо и намеренно ласково говорит поздравительно… неизменно обнимает за голову, за плечи… обдавая своим несравненным запахом… вкладывает в руки новую рубашку или полотенце, или носки и – и шоколадку… Но не велит её сейчас же починать, есть… А чуть-чуть удручая, требует вставать завтракать.
