Радж Капур. Мастер за работой - страница 3

Он скорбел об упадке кино; о том, что творчеству больше не осталось в нем места; о том, что из кино ушла страсть. Зато появился сухой расчет, и стала главенствовать экономика.

Печально глядя на меня, он продолжал:

– Создание фильма – это искусство. По-моему, мне повезло, что я жил не в нынешние времена. Против экономики я ничего не имею, но настоящий режиссер должен слушать сердце. И мне этого достаточно. Не хотел бы я жить тогда, когда фильмы создаются не творчеством, а расчетом!

Его слова проникали мне прямо в душу, и мыслями я вернулся в то время, когда фильмы делали совсем не только из-за денег. Я вспомнил те времена, когда фильмы снимали очень тщательно. Я вспомнил 8 декабря 1968 года, съемочную площадку фильма «Мое имя Клоун» и мастера, который творил на ней свое волшебство.

Только я разделался с довольно трудными выпускными экзаменами в школе, как мне позвонил друг детства Риши Капур, или «Чинту». «Привет! Сегодня отец начинает снимать цирковые сцены “Мое имя Клоун” в Кросс-Мэйдане, давай сходим, посмотрим. Там советские циркачки будут, такие, знаешь…» И я купился! Изнурительные испытания остались позади, свободного времени оказалось хоть отбавляй, а глазеть на молодых советских циркачек в облегающих купальниках было куда заманчивее, чем сидеть дома.

Меня, пятнадцатилетнего юнца, это приглашение тогда сильно взбудоражило. И дело было вовсе не в съемках: я, сын режиссера Хамама Сингха Равеля, в общем представлял себе, что делается на площадке. Шел я только для того, чтобы посмотреть на экзотических «заграничных» девушек.

Мы с Чинту до четвертого класса учились в частной школе «Уолсингем», которая потом стала женской. С тех пор мы сделались друзьями на всю жизнь. Отец и дядя Радж, оба режиссеры, хорошо, по-приятельски относились друг к другу.

Мы добрались до Кросс-Мэйдана, вошли в здание цирка, и я, разумеется, уставился на девушек, но, как только увидел дядю Раджа за работой, сразу забыл о них. Он буквально заворожил меня. Пожалуй, больше всего он напоминал дирижера симфонического оркестра, но, правда, без партитуры. Один-единственный человек держал под контролем пятитысячную массовку, советских и индийских циркачей, технический персонал и артистов. И все эти люди, как хорошо сыгранный оркестр, выдавали все лучшее, на что способны, воплощали в жизнь то, что задумал он. На моих глазах хаос и организованность работали рука об руку. Я тихо стоял в углу, смотрел, к концу съемки по уши влюбился во все, что творилось на площадке, и мысли о девушках улетучились сами собой!

Дома я не мог отделаться от этого очарования. В голове крутилось то, что я увидел. Вспоминалось, как дядя Радж не упускал из виду ни единой мелочи, как доводил до совершенства всякую подробность. Я понятия не имел, что за фильм он снимал, но лишился покоя, увидев, как он управляется с огромным количеством людей. Меня так переполняли впечатления, что я просто не мог не поделиться впечатлениями с мамой и сказал ей: «Дядя Радж снимает сейчас в цирке, я сегодня был там и видел, как он работает. Это что-то! Завтра снова пойду, буду смотреть».

На следующий день я снова отправился в цирк и тихонько устроился в уголке. Дядя Радж заметил меня и спросил, со мной ли Чинту. Я ответил, что пришел один, – он молча кивнул и снова погрузился в работу.

Меня поразило, как много он помнил и как ловко управлялся с тем, что хранил в памяти. Он видел и слышал все. Он все замечал. Он был убежден, что если режиссер требует от актера воспроизвести диалог или выполнить движение, то сам должен уметь сделать это так, чтобы можно было повторить за ним.