Расчленинград. Маньяки над Невой - страница 4



2. Барахолки

Выписали из госпиталя Тюрина накануне Победы, поэтому на фронт Филипп снова не попал. У него была возможность поехать домой, но он ведь так и не добыл трофеев. Кем бы он сейчас вернулся? За несколько лет службы он постарел лет на десять, лишился почти всех зубов и поседел. Еще молодой тридцатилетний мужчина выглядел подвижным стариком в бушлате и шапке набекрень. Некоторое время он бесцельно пропадал на улицах города и изучал то, как здесь все устроено. Повсюду бродили изможденные люди, больше похожие на зомби, но возле возникших тут и там блошиных рынков всегда крутилось много народа. Здесь можно было встретить толстых и отчего-то очень злых женщин, которые без конца на всех кричали. Они приходили сюда, чтобы обменять еду на антиквариат, украшения и другие ценности. Если люди просили у них больше за фамильные часы, они тут же принимались кричать, сыпать оскорблениями и унижать, пока человек, наконец, не соглашался. Изможденные и голодные люди отчего-то плохо покупали мясо. Его продавали редко, а люди не спешили менять свои товары на него. На этих рынках можно было купить сколько угодно «трофеев», если только у тебя была еда на обмен. Блокаду уже сняли, но после нескольких недель восторга стало понятно, что еды в городе все равно на всех не хватит.

По данным НКВД, за каннибализм в Ленинграде в 1941 году арестовали 43 человека, в январе 1942-го – 366, в феврале – 612. Каждый месяц эта цифра увеличивалась, пока статистику просто не закрыли.

Вскоре Филиппа задержали, чтобы выяснить, чем он занимается. В городе не хватало рабочих рук, а Тюрин бессмысленно шатался возле рынков. Выяснив, что мужчина – фронтовик с серьезным ранением за плечами, сотрудник милиции его пожалел.

– А чего домой не поехал? – поинтересовался у него милиционер.

– Без наград и без трофеев? Как мне жене объяснять, что теперь я калека бесполезный? Таких, как я, не должно на свете быть. Тот, кто выжил на фронте, на гражданке жить не должен. Заработаю немного и уеду, – пожал плечами мужичок.

В тот раз Тюрина не только отпустили, но еще и посоветовали отправиться на завод «Большевик», чтобы спросить, нет ли у них для него работы. Услышав, что Тюрина направил на завод знакомый сотрудник милиции, кадровик стал слушать сомнительного вида мужика с особенным вниманием. Тюрину предложили работу в цехе, но тот попросился разнорабочим в столовую. Кадровик счел это желание вполне понятным для фронтовика, который к тому же в блокаду был в госпитале, дал Филиппу эту работу и выделил комнату. Помещение, в котором предложили жить Тюрину, выглядело удручающе даже по тем временам. Вместо комнаты в бараке ему досталась холодная комната в подполе старого здания бывшей столовой. Помещение это раньше служило местом для разделывания туш. Окна здесь были под потолком, а из мебели – только стол и куча тряпья, служившая бывшему жильцу матрасом. Эта каморка стала его домом на ближайшие полтора года.

Завод «Большевик» был расположен в промзоне на окраине города и занимался машиностроением. Естественно, он работал в годы войны на нужды фронта. Для противника он был желанной целью, поэтому к 1945 году большинство зданий завода было разрушено. Всю свободную землю, по распоряжению начальства, засадили ценными культурами, чтобы обеспечить сотрудников питанием. Столовая завода стала работать на практически полном самообеспечении. Тюрин, как и все сотрудники, получал талоны на питание, а как помощник повара имел возможность и подворовывать кое-что на продажу. Впрочем, очень быстро выяснилось, что воровать в полную силу не получится. Это был уже не фронт. Здесь никто ничего не забывал и не собирался спускать с рук. От Тюрина требовали работать в полную силу, отчитываться, приходить вовремя. Филиппу не нравилось то, что он буквально заперт на территории, поэтому, как только он выяснил, что заводу требуется извозчик, тут же стал просить его устроить на эту должность. Благодаря своему крестьянскому детству он прекрасно умел обращаться с лошадьми, так что никакой сложности в этой работе не видел. В те годы, конечно, автомобили на улицах уже были, а лошадей считали устаревшим транспортом, но машин не хватало, а топливо стоило дорого. Лошадь ничего, кроме овса, не требовала, так что подводы использовали для хозяйственных нужд довольно часто. Извозчик же был практически свободной птицей. Ему нужно было отвезти что-то или кого-то по указанному адресу, а дальше он был волен делать все, что захочет. Если что, всегда можно было объяснить отсутствие каким-то экстренным происшествием на обратном пути.