– Что же вы натворили, аспиды? Вам же в этом доме жить, – прошепелявила бабулька из соседнего подъезда.
– А вот это выкуси, старая, – болтающийся в воздухе Троекуров смастерил из пальцев синюю фигу, – мы с Витюхой в особняк переезжаем на 5-ой Парковой, где раньше банкир гужевался. Теперя всё нашенское.
– Да? – Игоряха задумался, и два престарелых хулигана шлёпнулись на землю, – а я могу туда с вами въехать?
– Конечно, – щедро разрешил Витюха, – но если у тебя окна целые могут не пустить. Скажут: «пока у себя поживёшь». А ко мне придут, увидят, что все окна раскоканы и милости просю в новые хоромы.
Игорек, недолго думая, схватил самый большой бульник и запустил в своё окно. «Началось» – подумал Сева и, пригибая голову, метнулся на выход. Картина, представшая перед ним, поражала размахом, роскошью и убожеством одновременно. Вся песочница была утыкана дорогущими бутылками и деликатесами. «Вдова Клико» соседствовала с осетриной, «Хеннеси» с килькой в томате. Серое ноябрьское утро с дымчатым, низким небом и грязной жижей под ногами озарялось светом свободы, равенства и братства. Бутылки с холёными этикетками катались под ногами, а французские сыры безропотно валялись в лужах, вопия о старых добрых временах.
– О, Андреич! Спаситель наш! – заорал незнакомый мужик с окладистой серой бородкой, сидящий на качелях, – предлагаю выпить за твоё здоровье. За то, что ты освободил нас от кровопийц и рабовладельцев. За то, что нарушил естественный ход вещей, когда сильный и богатый давит слабого и бедного. Ещё вчера хозяин вытирал об меня ноги, а я боялся лишний раз пикнуть, чтобы не оказаться на улице. А тут раз и квас: кто был никем, тот стал всем. Такое было только в семнадцатом году: хозяева медицинских холдингов и банков, издательств и риэлтерских компаний драпают в одних подштанниках за кордон, а мы как та кухарка будем управлять государством. Хорошо.
Сева благоразумно промолчал, тихой сапой двигаясь к парку. Не тут-то было. Два коренастых мужика в чёрных полупальто, удивительно напоминающие революционных матросов, преградили ему путь. Если бы на их головах красовались бескозырки, то Андреич ощутил бы себя Керенским, выбирающимся из красного ада.
– Куда это ты намылился? – нахмурился один из «революционных матросов».
– Не уважаешь нас? Так и скажи, – закипятился второй.
– Да я, нет. Я просто, – смалодушничал Сева, – я по делам.
– А какие у тебя теперь дела? – возмутился мужик на качелях, – может, ты опять всех закодировать хочешь? А?
– Да нет, я, – вздрогнул Сева, – я прогуляться хотел.
– Успеешь погулять, а пока давай выпьем за новообретённую свободу. Или ты не хочешь с нами выпить, а доктор Крылов?
Доктор понял, что кочевряжиться не стоит.
– Ну, чего тебе налить? Коньяку или текилы? А, может, абсента?
– Чего не жалко, – откашлялся Сева.
– Не-е-ет. Мы нальём тебе водки. Мы нальём тебе много водки. Стакан, – потребовал незнакомец.
Ему протянули гранёный стакан.
– Сколько лить? – спросил один полуматрос.
– Краёв не видишь? – предсказуемо пошутил другой, – ну-ка посмотрим, осилит он «губастого»?
Сева взял гранёный стакан, налитый до краёв, и тяжёлыми глотками добил его до дна. Поднял из грязи запаянный кусок осетрины, разорвал упаковку и впился зубами в деликатес. Что-то подсказывало ему, голод уже не за горами. Ударная доза спиртного мягко жахнула в затылок и растеклась теплом по пищеводу. Алкоголь множеством сперматозоидов проник в яйцеклетку страха и Сева обрёл смелость, решительность и необходимую широту взглядов. Закинув ногу за ногу и облокотившись о детский грибочек, спросил:
