– Так распусти всех по домам.
– Нет, – утёр слезу парень, – я буду делать вид, что ничего не произошло. Мы, офисные работники подобно зверушкам в зоопарке. Стоит нас выпустить на волю, и мы тут же погибнем. Поэтому нам предстоит держаться за свой зоопарк до последнего. А ты иди, свободный человек, утро уже наступило.
Они вышли в общее пространство. Сотни глаз устремились на них.
– Дармоеды! – закричал старший менеджер, – всех уволю! Рыгалов, ты график построил!? Сисина, ты ВВП подсчитала!? Нет? Так что же вы на нас вылупились? Быстро по рабочим местам! Писюк, охламон, ну-ка пойдём ко мне в кабинет. Я те дам рабочее время разбазаривать.
Все дрыстнули по своим стойлам, а Писюк с поникшей головой побрёл в загончик начальника. Дверь захлопнулась, но и сквозь неё доносились распекающие крики.
– Начальник принимает у себя в кабинете, подчиненные, где нальют, – пошутил себе под нос Сева и отправился к выходу. Он не знал смеяться над этими людьми, жалеть их или уважать.
Из-за угла выскочил совершенно счастливый Ушанкин. Одной рукой он бережно прижимал к груди бутылку дорогого вина, другой поддерживал постоянно сползающие брюки. Модное кашемировое пальто волочилось по грязи, длинные рукава, казалось, навсегда утопят руки, и Витюша напоминал школьника в одежде, купленной на вырост.
– Сева, – осклабился бывший сосед, – как тебе мой прикид?
– А он тебе не великоват?
– Да, сука, банкир был переростком, одёжей все шкафы забиты, но всё велико. Ничего, Нюська укоротит. Пойдем, посмотришь, в каких хоромах я теперь живу.
– Надо вооружаться, не знаешь где можно рогатку и шокер надыбать? Некогда на твои хоромы смотреть.
– Да пойдём. Там потолки аж пять метров, джакузя и телек во всю стену. У Серафима-то поплоше будет. Одно слово для прислуги.
– Как же он тебе такое богатство уступил? На него не похоже.
– А мы на пальцах кидались. Всё по-честному. Завидно?
– Не-а.
– Врёшь, Сева, завидно.
– Витюша, такие хоромы не могут достаться пролетариату. Не могут по определению. Придёт какой-нибудь товарищ Серый и попрёт тебя оттуда поганой метлой. Так что ты за свою хрущёвку держись обеими руками, мало ли что.
– Не учи учёного. Хрущёвку я сдавать буду, а в особняке сам колобродить.
Они подошли к парадному входу особняка. Лестница напоминала гимназистку, учившуюся в закрытом заведении, а потом отданную в солдатский бордель. На мраморных ступенях виднелись следы рвоты. Половина медных шишечек была отвинчена, а ковровая дорожка валялась скомканная у входных дверей, залитая то ли кровью, то ли вином. Ушанкин важно открыл дверь замысловатым ключом. Почему-то откашлялся и робко шагнул внутрь, видно ещё не привык к свалившемуся богатству. Коридор был огромен и светел. Несколько бра выгодно оттеняли наборный паркет. Ниши в стенах украшали причудливые вазы.
– Виндал-миндал. Снимай ботинки. Я тут даже в тапках не хожу, боюсь паркет поцарапать, только в носках.
Носки у Витюхи остались от прежней жизни, были в дырках и плохо гармонировали с его дорогим костюмом.
– А теперь пойдём в залу.
В «зале» размещался стеклянный шкаф, набитый всякими диковинками, музыкальный центр с колонками, огромная плазменная панель на стене и белый кожаный диван посередине. А больше в комнате ничего не было и от этого свободного пространства на душе делалось легко и приятно. Витек, не сдержав нахлынувших чувств, пошёл вприсядку.
