– Знаешь, Гуров много для меня сделал, он не раз буквально меня спасал, и я не такая свинья, чтобы забыть об этом и вставать у него на пути. В чём бы то ни было. Но дело даже не в этом. Дело в твоих глазах. Когда я увидел, как ты на него смотришь, мне всё стало понятно. Сразу, прямо с вашей первой встречи. Я пытался себя обманывать, но в душе всегда понимал, что эту партию мне не выиграть.
– Странно… – задумчиво протянула Снежка. – Ты говоришь так, словно я тебе нравилась… Ну, то есть, в смысле… Или ты опять прикалываешься? Не понимаю… Но, если это так, почему же ты никогда об этом не говорил?
Миша нахмурил брови.
– Потому и говорю, что не говорил. Да и о чём тут особенно разговаривать. Как говорят французы: «C'est La Vie»! Чему тут удивляться? Он и я... Нет, я себя не принижаю, есть моменты, где я Андрею не уступлю, даже превзойду, он и сам это знает, но что касается, так сказать, экстерьера… – он с грустной усмешкой развёл руками. – То тут нас даже рядом поставить смешно... Что ж, я не в обиде. Каждому – своё.
Снежка понимала, что нужно что-то сказать, заспорить, успокоить, но смутная неловкость не давала подобрать слова. Этот разговор начался так неожиданно, что тяжело было сориентироваться. Было ещё ощущение, что она в чём-то виновата, но в чём именно – понять было сложно.
– Помнишь, как мы с тобой в первый раз встретились? В задымлённом баре при вашей третьесортной гостинице. Когда среди алкашей и проституток я там увидел тебя, с твоими ангельскими глазами, со светлой улыбкой, с манерами невинной школьницы, я просто обалдел! Тебе... такой, как ты, там было совсем не место! И я подумал: «Чем чёрт не шутит? Может, судьба». И пригласил тебя на танец. И ты согласилась, а я был счастлив! И нёс чепуху про группу и всемирную славу, чтобы тебя заинтересовать. Я знал, понимал прекрасно, что вам с Гуровым нельзя встречаться! Дорого я дал бы, чтобы не знакомить вас. Просто дал бы тебе руку, и мы бы убежали… куда глаза глядят. Ради таких глаз, как твои, я всё бы бросил, Снежка! Я и самого себя бы бросил – такого, каким я был тогда. И, если бы ты только захотела, я бы уронил небо в алмазах к твоим ногам! Я сделал бы из тебя звезду, рядом с которой Гуров – просто пыль. Я бы смог. Я бы сам твоим продюсером стал, я же видел, как это делается! Но... мой трёп на тебя не произвёл впечатления, это было заметно. А я не мог допустить, чтобы ты просто повернулась и ушла, потому что тогда ты бы снилась мне в мучительных снах до конца моей жизни, ведь найти тебя я бы уже не смог. И так получилось, что только он мог тебя удержать... О! Он всегда мог удержать, заинтересовать, обаять кого угодно, а уж молодую-то девушку – тем более. И я сам, сам отвёл тебя к нему! Потому, что другого выхода у меня не было! И... случилось то, что просто не могло не случиться.
Он говорил взволнованно, горько, словно душу по капле выплёскивал в каждом слове, и, всматриваясь в его блестящие, ставшие вдруг бездонными глаза, Снежка едва не плакала. Он поняла, что Мишка совершенно не такой, каким она его всегда считала – беспечный, легкомысленный весельчак. Он умеет мыслить и чувствовать гораздо глубже и одухотворённее, чем можно подумать. И, не помня себя, она придвинулась к нему, сочувственно смотрела в глаза, гладила волосы, скользила пальцами по лицу. И говорила – говорила торопливо, боясь, что её могут перебить.
