Раскрой свои крылья – 2 - страница 36

– История! – выдохнул Вадим. – Роман какой-то просто!

– Может, и так, – кивнула Римма. – Но по мне, такие романы интереснее читать, чем самой в них участвовать! Я просто не знала, как с ним разговаривать, чтобы он мне поверил!

– А какая у него болезнь – ты знаешь? – спросил Андрей.

– В некотором роде. Это старость, Гуров. Общее увядание организма на фоне вконец расшатанной нервной системы. Есть одна мысль, навязчивая мысль, которая его мучает. Я поняла это почти сразу, как увидела его. Он чего-то боится.

– Ты умеешь читать мысли?

– Нет! – ответила Римма резко. – Я их не читаю, как книгу. Просто чувствую. И не сами мысли, а эмоции, вызываемые ими. Страх – самая сильная из эмоций. Когда человек чего-то боится, воздух вокруг него звенит. Тоненько, как струна. Вот послушай как-нибудь сам! А если страх сильный, он сгущает воздух. Достаточно провести рукой у лица такого человека. Вот так. – Римма медленно скользнула расставленными пальцами в нескольких сантиметрах от Андрея. – И сразу почувствуешь, что консистенция воздуха не такая, как обычно. И ещё: чем светлее мысли, которые явились причиной страха, тем этот воздух теплее. Впрочем, я вас, наверное, утомляю деталями.

– Нет, это очень интересно! – возразил Вадим. – А ты можешь сказать, о чём сейчас думаю я?

– Даже заморачиваться на этом не буду! – отрезала Римма. – Достаточно того, что я сказала несколько слов Гарену. Теперь он меня никак в покое не оставляет: уверен, что я проникла в его великую тайну. А это не так! Единственное, что я знаю – когда-то давно он совершил преступление. Убил человека. Он его не любил, но убил случайно. И есть женщина, девушка, которая ему очень дорога. Думаю, это дочь Гарика, только дочь можно любить такой нежной и спокойной любовью. Она любила того, убитого. И с тех пор Гарен боится, что она узнает, что это сделал он. Не сейчас – так после его смерти. Это его мучает. Он думает, она его ненавидеть будет. Вот, в общем, и всё.

– И ты ему всё это сказала? – уточнил Андрей.

– Нет. Я просто сказала, что его мучает совесть, и если он хочет себе помочь, ему нужно всё рассказать. Вроде исповеди. Рассказать именно ей. Тогда, возможно, и болезнь отступит. Но, как видите, этот простой совет его не удовлетворил! Впрочем, ерунда, хватит об этом... Холодная у нас осень, – заметила Римма рассеянно, словно только для того, чтобы чем-то сменить разговор. – Думала, что промокну в этих туфлях, но нет, обошлось. Что ж, теперь вы рассказывайте!

– О чём... рассказывать? – неуверенно переспросил Климов.

– Столько месяцев не виделись – и не о чем?

Андрей заговорил внезапно, сбивчиво, словно торопясь рассказать обо всём и сразу, и говорил долго, постепенно всё больше увлекаясь собственным рассказом. Он говорил о южных звёздах, о горных вершинах, на которых не тает снег, о причудливых кораллах на морском дне. Говорил так, словно ездил с друзьями в отпуск, всем успевал любоваться и всё замечал. О музыке он упоминал только вскользь, как говорят о приятном хобби, а не о работе.

Худенькая Сати смотрела на него расширенными от восторга глазами. Вадим молчал, изредка добавляя свои замечания. Римма слушала внимательно, опираясь локтем на лежащую на коленях диванную подушку и слегка прищурив глаза, отчего её, ближняя к Снежке, бровь легонько переламывалась, образуя треугольник.

Снежка от нечего делать разглядывала висящие на стенах картины, изображающие тонконогих голубых лошадей, горы странно чёткой пирамидальной формы и портреты людей с нереально огромными печальными глазами. Если это были не выдуманные художником персонажи, а, так сказать, «работы с натуры», узнать их было всё равно непросто, настолько своеобразной была манера рисования. Тем не менее, картины притягивали взгляд. В углу комнаты на треножнике стояла ещё одна, почему-то накрытая белым холстом. Именно то, что она была закрыта, подстегнуло любопытство Снежки. Она оглянулась и, убедившись, что все увлечены беседой, незаметно проскользнула к сооружению. Сама не зная до конца, зачем она это делает, осторожно приподняла краешек белой материи и замерла: на неё добродушно-насмешливо и чуточку печально смотрел Андрей Гуров.