Раскрой свои крылья – 2 - страница 40

– Скажи, а этот ваш портрет, ну, тот, что в твоей комнате – его ведь не Римма рисовала?

– Нет конечно. Это художник известный, только я фамилию забыла... Он её хороший знакомый и рисовал по фотографии. Я в Ереван на каникулы уезжала, а Римма захотела сделать мне сюрприз. Приезжаю – висит. Прямо в холле, на первом этаже. Я в шоке была! – рассмеялась она. – Представляешь, к Римме каждый день десятки людей приходят. И все его видели, и все спрашивали, кто я... Ужас!

– Но ей, наверное, нравилось.

– О, да! Она вообще человек медийный, чего не скажешь обо мне.

– И как же ты уговорила её убрать эту красоту?

– На хитрость пришлось пойти! – с улыбкой призналась Сати. – Когда Римма сказала, что это её подарок мне, я тут же уточнила: «Значит, он мой? И я могу с ним сделать всё, что захочу?». А после утвердительного ответа заявила, что хочу повесить его у себя в комнате! Она, конечно, подулась, но отступать было некуда. А, вот и сумка! – Сати торжествующе извлекла из шкафа объёмный ридикюль из белой кожи. – Неизвестно куда запихнёт – потом ищет! Никогда у неё порядка нет. Я бы давно тут прибралась, но она же ничего трогать не позволяет! Говорит, что этот беспорядок и есть для неё самый лучший порядок, – Сати со вздохом покачала головой. – Ну что, пойдём?

Но Снежке не хотелось так быстро покидать загадочную комнату. Она скользнула взглядом по переплётам книг, многие из которых были украшены надписями на непонятном ей языке, а другие, ветхие, с потемневшими застёжками, имели вид музейных редкостей.

– Это старинные книги? – спросила она почти шёпотом.

– Всякие. Таких книг, как у Риммы, больше нет ни у кого. Здесь собраны все тайные древние искусства. На русском, немецком, армянском и даже арабском. И на тех языках, по которым уже не найдёшь учебников. Здесь написано обо всём. Как разговаривать со звёздами и как лечить людей. Как читать знаки природы и видеть то, что скрыто от глаз... Большинство этих знаний теперь забыто или считается утерянным.

– Ты их читала?

– Только те, которые она мне сама даёт. Она говорит, что знания нужно приобретать тогда, когда ты к этому готов, иначе ничего хорошего не получится.

– А сама она читала все?

– Конечно, и не раз. Многое даже знает наизусть. У неё феноменальная память. Здесь же далеко не все книги, большая часть в кабинете и в комнатах внизу.

Снежка ошарашенно молчала. Сатеник протянула руку и сняла со стены небольшую чёрно-белую фотографию. Протянула Снежке.

– Посмотри. Это моя мама.

Две девочки в белых платьях сидели, обнявшись. На фото они казались похожими – обе худенькие, с острыми подбородками, густыми бровями и тёмными блестящими глазами. Только чёрные волосы одной уходили за спину парой тонких тугих кос, а у второй – вились над ушами непослушными кудряшками.

– А с косичками – Римма, – Сати произнесла это почти с гордостью. – Они были лучшими подругами. С самого раннего детства. Римма говорила как-то, что Мара – так она маму называет, её имя Марина – была единственной, которая решалась садиться с ней рядом в классе. Остальные побаивались.

– Чего? – уточнила Снежка.

– Ну... Так, вообще. Римма всегда была особенной. Я думаю, с ней интересно было дружить. Мне мама много чего про них рассказывала... Когда я сюда поехала. А до того даже не упоминала ни разу! Как-то весной Римма её уговорила пойти на старый мост. У нас в городе был такой, наполовину разобранный. Им не пользовались, и детям, конечно, даже подходить к нему запрещалось. А им было лет по десять. Римма была, по словам мамы, как мальчишка и постоянно подбивала её на разные проказы... Ну вот… Они там лазали по стропилам, а у мамы соскользнула нога, и она едва не свалилась в речку, но Римма её удержала. А потом она увидела, что в ногу вонзился большущий ржавый гвоздь и кровь бежит ручьём. Мама заплакала от испуга и боли. Она боялась заражения крови, но ещё больше – что теперь её родители узнают, где они были. И тогда Римма положила на рану руку и просто подержала некоторое время. А когда сняла ладонь – под ней ничего не было, кроме пятен засохшей крови на коже и разорванных колготок. Даже самого маленького шрама не осталось.