Шпалин, приложив руку ко рту кашлянул, иносказательность председателя райисполкома он растолковал по-своему. О Боброве ходили самые разные толки, что он крайне нетерпим ко всякого рода хапугам, спекулянтами и жулью, рядящемуся в партийные одежды, что жена его создала за спиной мужа свой «кабинет», что он раскрыл подпольный цех, а это кому-то не понравилось, и его уличили во взятках. Похоже, слухи о его смещении под видом перевода ходили не зря. Видно, этот процесс кто-то хотел ускорить с помощью сплетен…
Николай Сергеевич прервал свои размышления, ему, как никому, лучше всех известно, что слухи рождались не на пустом месте. Он знал, что врагов у него хватало – чуть ли не на каждом предприятии и даже в райисполкоме, которых мог перечислить поимённо. А с теми, кого хорошо знал, ничего не имел общего. Хотя они-то и были заинтересованы в его смещении, плетя интриги. Но пока первый его понимал, поддерживал, Бобров не ждал от него защиты, так как он и сам, Вячеслав Гаркушин, не был всесильным, подчиняясь области…
Шпалин зазвал дорогого гостя в сбой кабинет.
– С вами приятно беседовать, Николай Сергеевич, – начал несколько льстиво Иван Афанасьевич. – Можно было бы и выпить, и на рыбалку съездить, знаю я хорошие рыбные местечки… Дома у меня своя пасека. Вот вывезу её летом… и приглашаю к себе вас в гости.
– Спасибо, конечно! Но, знаете, этими посулами не соблазните и не надо меня обхаживать. Иван Афанасьевич, рыбалка, выпивка – всё это замечательно и заманчиво, а мы сейчас на работе, а что будет завтра – не ведаем. Хотя я давненько не был нормально в отпуске, не поверите, а это так и есть! В санатории был один раз, старые раны бередят…
– Да почему же вы так считаете, Николай Сергеевич? Дурных намерений в голове не держу. А к вам я отношусь с большим уважением, – Шпалин приложил к груди руки, выражая этим самым неподдельную искренность. Ему как будто было неприятно за то, что Бобров чуть ли не уличил в лицемерии и подхалимаже.
– А люди мне и вам в душу не смотрят, какие чувства испытываем, они судят о человеке по фактам. Увидят нас вместе на реке с удочками, и пойдут гулять домыслы, что пропиваем государственные денежки, – он махнул рукой, давая тому понять, что разговор закончен. Вот и выпивал он из-за этого сам, боясь кривотолков, которых и без подношений хватало…
Боброву не терпелось спросить у Шпалина о той учительнице-шатенке, с глубокими выразительными глазами. Но язык, как заклинило, не поворачивался; да ещё смущался, что директор сразу поймёт, что он положил на коллегу глаз. И не хотел перед ним обнажать свои чувства. И вместо того, чтобы заговорить о ней, Николай Сергеевич пообещал, что на ремонт школы и мебель выделит средства из отдельного фонда, без рыбалки и выпивки у костра.
Обговорив детали, в какие сроки приведётся ремонт, они вышли из школы, остановились на крыльце, с которого на три стороны сбегали бетонные ступени. Школа стояла на возвышенности, откуда частично открывался чудесный вид на село, на дорогу, которая вела в город. Шофёр из машины беспечно посматривал на шефа. Бобров достал из пиджака пачку сигарет, протянул Шпалину, но тот оказался не курящим.
– Бросил давно, спасибо, приезжайте к нам, Николай Сергеевич, – снова проговорил директор.
– Хорошо здесь, простор, чистота природная, не тронута городской цивилизацией, воздух свежий, как родник. Весну можно чувствовать только на природе, – сказал Бобров, закуривая.
