Распутин. Выстрелы из прошлого - страница 34



Повторяю, все это было крайне серьезно. Идея панславизма в короткие сроки приобрела массу сторонников – и не только среди штатских мыслителей, но и среди военных, в том числе в немалых чинах…

Это была программа – четкая, убедительная, многим представлявшаяся заманчивой и вполне претворимой в жизнь…

А теперь представьте, как на эти планы – вовсе не державшиеся в тайне, наоборот, широко пропагандируемые – должны были смотреть соседи России? Та же Австро-Венгрия?

Да в точности так, как мы сегодня смотрим на пропагандистов «Великого Турана», которые во всеуслышание объявляют о намерениях оторвать от России население мусульманами области и создать «великую тюркскую державу» от Стамбула до Волги и Уфы… Скверно мы относимся к таким упражнениям мысли – а как же иначе?

И австрийцев, и немцев, и многие другие европейские народы подобные идеи пугали всерьез. В европейской печати тогда же появились первые осторожные статьи, в которых панславистам пытались объяснить, что весь остальной мир смотрит на их упражнения вовсе не так восторженно, как они сами. Вот что писала в 1867 году венгерская «Пешти напло»: «Такое движение не только не найдет себе сочувствия среди цивилизованных наций мира, но создаст великую лигу, которая станет плотиной против новых вторжений варварства».

Оставим на совести автора выражения «цивилизованные нации» и «варварство». Но суть-то ухвачена верно: «Панслависты ошибаются, если думают, что мир посмотрит на их движение такими же глазами, какими смотрит на стремление к единству итальянцев и немцев; из их движения может произойти лишь один результат – сосредоточение колоссальной физической силы в руках царя».

Данилевский на подобные высказывания отвечал не моргнув глазом: «Европа боится нас как нового и высшего культурно-исторического типа, призванного сменить дряхлеющий мир романо-германской цивилизации».

И мало кто понимал, что подобные планы, как справедливо писал бывший военный министр Куропаткин уже в XX столетии, «несомненно создавали существующую еще и поныне недоверчивую и враждебную по отношению к России обстановку в Европе».

Где там… Это было так маняще, так красиво и завлекательно даже для умных людей: огромное славянское государство, на периферии которого уныло догнивает отжившая свое романо-германская Европа…

Данилевский чеканил, как топором рубил: «Для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака (желал бы прибавить: “и поляка”) после Бога и Его святой церкви идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага».

И никто не озабочивался примитивно поинтересоваться у отдельного взятого «всякого славянина» – а разделяет ли он эти идеи? А намерен ли он вообще сливаться в братском единении с Россией? Этим вопросом никто попросту не задавался. Панслависты руководствовались не реальностью, а мифом, который сами выдумали, да сами же в него и поверили: братья-славяне ночами не спят, думая о «всеславянском союзе», ворочаются с боку на бок, ожидая, когда же придут русские братушки и устроят «всеславянскую федерацию» под русским скипетром…

Это был миф, иллюзия, заблуждение – но идея панславизма, повторяю вновь и вновь, получила большое распространение, и даже умные люди всерьез в нее верили…

Никто отчего-то не вспомнил о событиях не столь уж древних – Прутском походе Петра I, состоявшемся в 1711 году и оказавшимся для России позорным поражением еще и оттого, что царь принял всерьез байки про «братушек»…