Мальчик, которого она помнила, исчез навсегда.
А со сменившим его мужчиной шутки определенно плохи.
Он оказался близко. Слишком близко. Наклонился к ней. Его дыхание овевало ей щеку, только усиливая тревогу. Пенелопа перестала дышать, слишком сосредоточившись на исходившем от него жа́ре, ожидая, что еще он скажет. Он понизил голос до шепота:
– Чтобы заполучить его, они даже готовы жениться на перезрелой старой деве.
И тогда она его возненавидела. Возненавидела его слова, обыденную жестокость, с которой он их произнес. Подступили слезы.
Нет. Нет! Она не заплачет!
Не перед этим животным, ничем не похожим на мальчика, которого она когда-то знала. Того, о возвращении которого так долго мечтала.
Но не о таком возвращении.
Она снова начала вырываться, лягаться, пнула его ногой в икру достаточно сильно, чтобы с удовлетворением услышать стон.
– Пошел к черту! – прокричала Пенелопа, прекрасно понимая, что леди не ругаются, но не зная, как еще достучаться до этого жестокого незнакомца. – Что ты собрался сделать – оставить меня здесь, в снегу, чтобы я замерзла насмерть?
– Нет. – Слово, произнесенное ей прямо в ухо, прозвучало мрачно и чуть слышно. Он легко удерживал ее, пришпиленную к стволу.
Но Пенелопа не сдавалась.
– Что тогда? Похитишь меня? Будешь держать заложницей, чтобы обменять на Фальконвелл?
– Нет, хотя мысль не самая плохая. – Он стоял так близко, что она чуяла его запах, бергамот и можжевельник. Пенелопа замерла на мгновение, снова ощутив его дыхание на своей щеке. – У меня на уме кое-что похуже.
Она застыла. Ведь не убьет же он ее?
В конце концов, когда-то они были друзьями. Давным-давно, до того как он стал красивым, как дьявол, и таким же холодным. Нет, в два раза холоднее. Он ее не убьет. Но что же тогда?
Он погладил кончиком пальца ее стройную шею. Палец словно обжигал. У нее перехватило дыхание от этого прикосновения… такое греховное тепло и почти невыносимое ощущение.
– У тебя моя земля, Пенелопа, – прошептал он ей на ухо голосом низким, мелодичным, сбивающим с толку. Ее охватила тревожная дрожь. – И я хочу получить ее обратно.
Не следовало сегодня вечером уходить из дома. Какая она все-таки дура.
Если только она выживет, то больше вообще никогда не выйдет из дома.
Пенелопа, закрыв глаза, покачала головой, пытаясь справиться с сумбуром эмоций:
– Я не могу ее тебе вернуть.
Он провел ладонью по ее руке долгим ласкательным движением, крепко обхватил запястье.
– Зато я могу ее взять.
Она открыла глаза и наткнулась на его взгляд, черный в этой тьме.
– Что это значит?
– Это значит, моя милая, – с насмешливой нежностью произнес он, – что нам придется пожениться.
Вот теперь Пенелопу пронзило шоком, а Майкл перекинул ее через плечо и направился через рощу к Фальконвелл-Мэнору.
«Дорогой М.!
Просто не верится, что ты не рассказал мне, что тебя назначили старостой класса, и мне пришлось узнать об этом от твоей матери (она тобой очень гордится). Я потрясена и ошеломлена тем, что ты не захотел со мной поделиться… а то, что ты умудряешься не хвалиться этим направо и налево, меня очень впечатлило.
Должно быть, ты кучу всего не рассказываешь мне про школу. Я жду.
Всегда терпеливая П.
Нидэм-Мэнор, февраль 1814 года».
«Дорогая П.!
Боюсь, староста класса – не такое уж высокое звание для первого года обучения. Я все еще вынужден подчиняться прихотям более старших учеников. Но не переживай – когда меня назначат старостой в следующем году, я буду бесстыдно бахвалиться.
