Рассеивая сумрак. Раб и меч - страница 22

Патриции поползли вниз с холма, к городу, а Нуска пошёл к дому. Уже в дверях он бросил серьгу застывшему в ужасе Оанну. Полукровка поймал украшение на лету и уставился на своего господина.

– Отмой это и заложи в Керине. Средства передай на развитие плебейской школы. Её патрону лично в руки.

Оанн закивал, а Нуска, отворив дверь, напоследок поморщился и брезгливо тряхнул рукой.

– Ненавижу кровь, – прошипел он и скрылся в доме.

Всю ночь Нуску мучила бессонница. В своей комнатушке с одной кушеткой и бочкой для умывания он вертелся, а затем, распахнув глаза, смотрел в потолок. Он всё ещё помнил порванное ухо патриция и кровь на застёжке его золотой серьги.

«Мои приступы становятся чаще, я уже не могу контролировать их. Но даже если бы мог, то к чему бы это привело? Не он, а я бы ползал в пыли и молил о пощаде? Да лучше уж умереть».

Чувство вины и злость кололи его по очереди. Прошла целая неделя с того момента, как Нуска во время представления «убил» Риннэ. Да, Риннэ не умер, но это не снимало с Нуски ответственность. Однако в тот момент он был уверен, что смерть от его меча – лучшая участь, чем быть растерзанным пазузу на глазах смеющихся патрициев. Теперь и этот случай с патрицием…

Нуска обхватил себя руками и зажмурился. Он ощущал себя пойманным и запертым в клетку, переполненную испражнениями. Всю свою жизнь он презирал богачей и знатных господ, а теперь оказался в мире, где они правят балом. Но в отличие от скиданских аристократов сонийским не нужно было никоим образом подтверждать свой статус. Они могли быть безнравственными, слабовольными и глупыми hve, но общество не осуждало их, а продолжало облизывать их немытые пятки.

Нуску передёрнуло, а к горлу подкатила тошнота. Он знал, что Сония не была такой, пока до неё не добрались лапы Дарвеля. Именно дарвельский ставленник продвинул закон о том, что лишь чистокровные сонийцы из знатных родов имеют голос в суде, могут приобретать дома и земли, обучаться в школах. С тех пор прошло около двадцати лет, а классовое неравенство лишь укреплялось. Аристократы, получавшие почести от Дарвеля, почитали их как богов, а плебеи и рабы не были в силах восстать из-за своего плачевного положения.

Это была одна из причин, почему Нуска так сильно ненавидел Дарвель и, даже рискуя своей жизнью, был готов узнать тайну их непобедимой армии. И он сделал это. Но…

«Король не желает меня слушать. Он хоть и не подобен другим аристократам, но трус и глупец. Он боится, что его секрет раскроют, что его запрут в храме или вовсе казнят. Он не готов пожертвовать ради сонийцев даже самым малым».

А Нуска считал, что правитель должен быть другим. И что правитель, который неспособен защитить свой народ от бедняков до богачей, должен был махнуть рукой и сказать: «Эх, ребята, простите, я не справился, я ухожу».

Нуска, хмурясь, сел. Покрывало медленно сползло на пол, обнажив бледное тело. Лучи звезды скользнули по его худому телу, покрытому шрамами.

«Ради своих идеалов я мучился, я страдал. Я выстрадал даже свою полусвободу. Но король не желает терпеть даже малейшие трудности ради народа. Он, как обычный человек, жрёт, спит, веселится, пока люди, которые от него зависят, страдают. Он не заслужил своей лёгкой жизни, роскоши и почестей. Ненавижу это место».

Поморщившись, Нуска потянулся и встал, сменил бельё и накинул на тело тунику, подпоясал её. Он знал, что не сможет сегодня уснуть, однако в доме было одно создание, которому не требовался сон и которое могло скрасить лекарю предрассветные часы.