– Представляю. Он требует немедленного разбора. Поэтому и пришлось послать за вами.
Каммингс хмыкнул. Потом, мотнув головой в сторону инженера, безликой фигуры в броне, спросил:
– Кого мне сегодня опекать?
– Эриксона.
– Ну что ж, неплохо. Квадратные головы не сходят с ума, а, Гас?
Эриксон на мгновение поднял голову, буркнул: «Это уж ваше дело» – и снова погрузился в свои вычисления.
– Похоже, психологи не пользуются здесь особой популярностью? – проговорил Каммингс, снова обращаясь к Силарду. – Ну ладно. Смена принята, сэр.
– Смена сдана, сэр.
Силард прошел через зигзагообразный коридор, ведущий вдоль резервуаров с водой, которые окружали реакторный зал. Оказавшись за пределами этого внешнего щита в раздевалке, он снял свои громоздкие доспехи, бросил их в нишу и поспешил к лифту. Кабина лифта остановилась глубоко внизу – на площадке пневматической подземной дороги. Он отыскал пустую капсулу, сел в нее, закрыл герметическую дверцу, пристегнулся и откинулся на сиденье, приготовившись к ускорению.
Пять минут спустя он уже стучал в дверь кабинета начальника станции, в двадцати милях от реактора.
Собственно, промышленный реактор был выстроен в котловине, среди пустынных холмов аризонского плато. Все, что не являлось необходимым для непосредственного управления реактором, – административные корпуса, телевизионная станция и тому подобное – располагалось далеко за холмами. Здания этих подсобных служб были выстроены из самых прочных материалов, какие только могла создать инженерная мысль. Таким образом, оставалась надежда, что, если день «X»[12] когда-нибудь придет, у обитателей этих зданий будет примерно столько же шансов спастись, сколько у человека, вздумавшего спуститься в бочке по Ниагарскому водопаду.
Силард постучал еще раз. Его встретил секретарь Штейнке. Силард помнил его историю болезни. В прошлом один из самых блестящих молодых инженеров, он вдруг утратил всякую способность к математическим операциям. Типичный случай диссоциативной фуги, но бедняга ничего не мог с собой поделать – он был слишком озабочен своим состоянием, чтобы оставаться на дежурстве. Впрочем, у него хватило силы воли не бросить работу, и он был переквалифицирован для административной службы.
Штейнке проводил Силарда в личный кабинет начальника станции. Харпер был уже там и ответил на его приветствие с ледяной вежливостью. Начальник станции, как всегда приветливый и радушный, показался Силарду усталым, словно круглосуточное напряжение исчерпало его силы.
– Входите, доктор, входите! Садитесь. А теперь расскажите, что там стряслось. Признаться, я удивлен. Я всегда считал Харпера одним из самых надежных инженеров.
– А я и не говорю, что он ненадежен, сэр.
– Значит?
– Он, может быть, вполне здоров, но ваши инструкции не позволяют мне рисковать.
– Совершенно верно.
Начальник станции бросил обеспокоенный взгляд на инженера, сидевшего в напряженной выжидающей позе, потом снова обратился к Силарду:
– Может быть, вы все-таки объясните, что произошло?
Силард тяжело вздохнул:
– Находясь на дежурстве в качестве психолога-наблюдателя реакторного зала, я заметил, что дежурный инженер чем-то озабочен: его реакции показались мне необычно замедленными. Я изучал этот случай в течение нескольких дней, и внеслужебные наблюдения показали, что его рассеянность возрастает. Например, играя в бридж, он неоднократно переспрашивал, какая предложена ставка, – это противоречило его прежней модели поведения.
