Уилсон спросил:
– Где сердце и собаки?
Марс тоже начал оглядываться. Доктор Ллевелин тем временем бросила гневный взгляд на ассистента, тот был будто сам не свой.
– Боттичелли, – пояснил Уилсон. – Новелла о Настаджо дельи Онести. Жестокое панно с девушкой, которая отвергла поклонника, и он преследует ее, как всадник, по лесу, убивает, скармливает ее сердце собакам.
Клеман выругался сквозь зубы, даже от него раз в сто лет можно было услышать проклятья. Ну конечно, это Рассказчик! Им теперь по всему Лондону носиться – и территория поисков становится непомерно большой!
– То есть сердца нет? – обратился Марс к Ллевелин.
– Извлечено ли сердце, будет понятно, когда осмотрим труп в участке, – отозвалась она. – Чтобы не нарушать целостность. Грудная клетка вскрыта сзади, как при заднебоковой торакотомии, но если проводить вмешательство на месте, то есть риск что-то задеть.
За кустами в нескольких десятках ярдов вновь залаяли собаки, кинологи командовали: «Брось».
Марс нетерпеливо запыхтел.
– Прошлые трупы тоже были картинами?
Уилсон был огорчен – потому что понял, что мог заблуждаться, приписывая Рассказчику авторство историй, поданных его особенным языком.
– В двух предыдущих был символизм современности, – произнес он. – Здесь – эпохи Возрождения.
– И?
Все теперь ждут от него чтения мыслей и экстрасенсорные способности, хотя до этого смеялись и не воспринимали всерьез.
– Сердце! – выпалил подбегающий Бен. – Собаки нашли сердце!
Он не сказал, что собаки чуть не сожрали улику – к стыду кинологов.
– Отказала поклоннику? – продолжал Марс. – Без вести пропавшие рыжеволосые, с настойчивыми поклонниками.
– Иду искать, – Бен развернулся на пятках и направился прочь. – Сейчас же запрошу у офиса.
Харт предположил:
– Если это преступление из типа Рассказчика, личного мотива не будет. Труп слишком стерилен для личного мотива, нет гематом, нет следов изнасилования или борьбы.
– Харт, – многозначно позвала его доктор Ллевелин. – Образцов микрообъектов тоже пока нет.
– Прошу прощения, доктор Ллевелин.
Он по обыкновению смотрел на Уилсона, Уилсон усиленно соображал.
– Рассказчик выбирал актеров по ассоциативному ряду, – подал голос он. – Алкоголик и мать с сыном. Алкоголик в порочном круге; соседи подтвердили, что сына мать поглотила как личность, – он пожал плечами. – Правда, он бы тогда и преследователя девушки тут где-нибудь оставил неподалеку.
– Почему Боттичелли? – не унимался Марс. – Эстет хренов.
Клеман не вмешивался, он только слушал. Прежде чем они найдут гада, его сто раз уволят, двести раз сделают выговор, дюжину раз он сам подаст в отставку, лишь бы сохранить места членам команды – и после с невозмутимым видом он даст публичное заявление прессе о том, как доблестная полиция бросает все силы на поимку преступника, и он и его люди в первых рядах.
– У жертвы одинаковый фенотип с жертвой на картине, – ответил и Марсу, и Уилсону Харт, параллельно собирая какие-то образцы. – Он мог оценить доступную эстетику выше совершенства – на преследователя могло не повезти.
Клеман покосился на него: чем больше доктор Ллевелин позволяет Уортону, тем бесцеремонней он становится. Он бы так себя вел, даже если бы ему накануне не сказали, что его наблюдения имеют значение для следствия.
И еще эти взгляды на Уилсона – почти с обожанием. Никого другого для него будто бы не существует, когда тот рядом оказывается.
