Лев Иосифович растирает шершавыми ладонями лицо, стекшее восковыми брылями, часто кивает сам себе, в такт шагам уходящего наваждения, и снова оказывается под палящим солнцем богоизбранной земли.
– Пора в дом. Пойдем, покормлю.
Серый полосатый кот тараном врезается под колено. Да, дома был такой же кот, только с обмороженными ушами. Жил во дворе, зимой прятался в парадной, спал на подоконнике над батареей. Соседи поначалу гоняли, потом притерпелись, привыкли. Когда жена умерла, Лев Иосифович интеллигентно пригласил кота к себе, но тот не прижился – дворовая бесприютная жизнь манила на улицу. Подношения в виде вареной курицы и творога принимались вместе с поглаживаниями, иногда после долгих уговоров полосатый заходил в гости, но дольше, чем на ужин, не оставался.
Местный кот был общительнее. Средиземноморский климат способствует доброжелательности и открытости, даже животные не исключение. Лев Иосифович подождал, пока кот вылижет миску, взял его на руки и снова вернул под навес рядом с домом. Полосатый сыто тарахтел, старик наборматывал ему важное. Языкового барьера у котов нет.
Как же ошибались дети! Как фатально ошибались, спасая от одинокой старости! В этом городе одиночество невозможно, его попросту нет. Слишком тесно здесь от теней прошлого. Никуда от них не спрятаться. Вот первая любовь, что живет в соседней парадной. Караулил ее у забора школы номер тридцать пять после занятий, чтобы вместе зайти в булочную, потом пинать листья в Соловьевском сквере по дороге домой. Получал по лицу от одноклассников зазнобы: «Не суйся к нам, жидовская морда!» Родители выбор тоже не поддержали. Да и в возлюбленной фингалы и сломанный нос не вызывали гордости или хотя бы трепетного сочувствия. Прогулки по скверу прекратились, а через год девушка переехала. Но Соловьевский сквер не осиротел; справа от него теплыми песочными стенами высилась Академия художеств, откуда нагрянула новая роковая любовь: сумасшедшая художница Нина с армянской фамилией и копной курчавых черных волос. За тем, как она резкими, охотничьими движениями ловила в мольберт, затаскивала на бумагу очередной этюд можно было наблюдать бесконечно.
И Лев смотрел, завороженно и восторженно. И были студенческие компании, празднование Нового года в гудящей угаром общаге, с ёлкой, наряженной пробками и окурками, с тазом оливье, гуляющим по кругу. Помимо бессонных ночей и стопки рисунков Нина подарила Льву облезлого уличного кота, такого же, как тот, что потом, годы спустя, будет жить в парадной, только в тысячу раз хуже и плешивее. Кот сбежал весной, а летом Нина стремительно вышла замуж за своего преподавателя и вместе с ним исчезла из видимости. Общие знакомые показывали Льву открытки с ее выставок в Европе. Юноша пошел наперекор родительской воле: не стал продолжателем музыкальной традиции вслед за отцом, отказался идти по стопам матушки-педагога. Начал брать уроки академического рисунка у сомнительных Нининых друзей и поступил на факультет станковой живописи. Студенческие годы не отличались от монашества – память о Нине не давала покоя. Не расставался с карандашом, рисовал город, будто создавая тот мир, который был полон радости, но из которого ускользнула счастливым трамвайным билетом меж альбомных листов возлюбленная. Романтические надежды нашептывали, что не все потеряно и счастье вернется. Но чуда не случилось. Когда диплом был получен, Лев, кожей ощутив, что теряет возможности, стал наверстывать упущенное время. Тогда уже родители взяли судьбу беспутного сына в свои руки и сосватали ему хорошую девушку из порядочной еврейской семьи: «Кто долго выбирает жену, выбирает самую плохую». На этом все и закончилось. Примерный семьянин с грустным взглядом притягивал внимание барышень, разбивал их надежды. Работал над театральными декорациями в том же театре, где повелевала пыльными бухгалтерскими папками его супруга. Полунищее существование художника влачить было более невозможно, и Лев подался в медицину. Его уже не отпугивала анатомичка, а родители отчаялись видеть в сыне свое продолжение – ничто не мешало исполнять детские мечты. Ещё восемь лет учебы – и он стал практикующим зубным врачом. И потекла размеренная жизнь, с семейными традициями, частыми гостями, ежевечерними прогулками по Малому проспекту. Бесценная и родная часть острова ждала его как старого друга. Малый проспект с закопчеными стенами, замызганный, недолюбленный как младший ребенок, случайный, вечный Иванушка-дурачок, неряшливый по недосмотру родителей, пах едой и асфальтом. Лишенный блеска и лоска, – островная провинция – он делал Льва Иосифовича счастливым. Здесь отец учил его кататься на велосипеде, взятом у товарища – своего не было. Здесь вырывалось из ребер сердце, когда провожал одноклассницу, в проходных парадных отсиживался у батареи, ожидая, когда утихнет кровь из разбитого носа. И Нина любила прогуливаться по местным задворкам.
