Рассказы и сказки Созополя - страница 9



Птицы вспорхнули крыльями, последний раз взглянули на жизнерадостных собеседников и принялись проворно клевать мелкие пшеничные зёрнышки.

Гларус и чайка

Черное море переливалось живой палитрой изумительной в этих местах водной лазури. Маленькая её рябь искрилась под тёплым солнцем, бежала наперегонки с ветром, преломлялась на солнце фантастическими фигурами, отражалась на донном песке ажурной, светящейся сеткой. Волны едва колыхались под лёгким послеобеденным ветерком и пускали из пены мелких, белых барашков – первых предвестников скорой перемены погоды.

Огромные серые гларусы и белокрылые чайки штурмовиками и истребителями кружили у побережья Бомбуа бич в ожидании лёгкой добычи. Они рисовали в воздухе широкие круги, неожиданно бросались вниз, взмывали к облакам, разрезая крыльями прозрачную синеву бесконечного неба. Это были последние деньки «цыганской осени».

На песчаном берегу, где совсем не осталось летних туристов, появился молодой спасатель с местного пляжа. Этого крепкого, мускулистого парня, до самых костей прожженного солнцем, с обветренным, загорелым лицом, птицы узнавали по громкому веселому говору и выгоревшей, уже не за один сезон, когда-то красной бейсболке. Он часто кормил здешних пернатых оставшимися с обеда кусочками белого хлеба, либо специально приносил для них один-два батона. Птицы всегда встречали его нетерпеливым, базарным гомоном.

Знакомый галдёж привлёк внимание серого гларуса с огромным и чуть загнутым, как у степного орла, клювом. Гларус резко спланировал на воду, мгновенно подхватил небольшой кусочек, брошенный спасателем, и взмыл вверх, прорываясь сквозь плотные ряды сородичей.

Размоченный в солёной воде хлеб показался удивительно вкусным, и гларус вернулся за добавкой. Ему удалось ухватить очередную порцию кормежки и стремглав улететь под крышу своего отеля. Так они вместе с подругой – белой чайкой – называли место на чердаке дома, где нашли приют на этом побережье.

Чайка тихо клевала клювом и дремала на деревянной перекладине под самой черепицей.

– Полетели со мной! Там дают чудесный свежий хлеб! – позвал гларус чайку, громко хлопая крыльями.

– Мне это не инте-ре-сно…, – сонно ответила она.

– Давай, давай, просыпайся! Ты никогда такого не пробовала!

– Не отстанешь? – белокрылая чайка неохотно открыла глаза и посмотрела на гларуса.

– Это рядом! – он настойчиво звал свою подругу, показывая в сторону моря. – У самого берега!

Белокрылая чайка нехотя взмахнула изящными крыльями с белым оперением, и пара морских птиц через мгновение уже парила над местом всеобщего пиршества. Десятки птиц со всего побережья кричали, кружились у воды, подхватывали на лету хлеб, ныряли за утонувшим куском и быстро улетали в сторону.

Гларус на бреющем полёте спустился в знакомое место и подхватил небольшой лакомый кусочек. Он взглянул на свою подругу, а та невозмутимо описала большой круг над кормильцем-спасателем, едва взглянув на мокрые белые корочки, тихо набирающие в себя тёплую соленую воду, и так же спокойно направилась к себе на чердак – в «отель».

– Мне это не инте-ре-сно, – услышал гларус её шепот сквозь гвалт сородичей, грустно вздохнул и улетел в открытое море…

Дюны

Раскалённый песок мерцал и игриво переливался миллионами искорок под лучами южного солнца и накатами лазурных вод. Высокие песчаные дюны уверенно и твёрдо несли свои волны вдоль всего побережья и прятали за своими верблюжьими гребнями мелкие остатки разрушенных штормами судов и выброшенные на берег ракушки рапанов, мидий, пластиковые бутылки – весь тот мусор, с которым море спокойно расстается, не желая принять его в свои глубины. Выгоревшая на южном солнце трава и колючки украшали подножья дюн и как могли прятались друг за другом в поисках тени. Редкую чайку в этих местах мог заманить блеск осколка стекла или отблеск кожуры яркого яблока, вынесенного на берег.