Солнце уже стояло высоко, когда пробудился Поликрат. Настроение у него было благодушным. Вчера вечером прибыли послы из Коринфа, и им уже назначен прием, где будут оговорены условия союза. Если они на него согласятся, самосцы-изгнанники, стоявшие лагерем близ Трезен, окажутся в безвыходном положении.
Потянувшись, Поликрат опустил ноги, и ступни утонули в ворсе ковра.
Внезапно в опочивальню вбежал повар с рыбой в руках.
– Что такое! – возмутился Поликрат. – Как ты посмел!
– Рыбина… рыбак, – бессвязно лепетал повар.
– Говори толком, что случилось!
– Недавно какой-то рыбак принес рыбу тебе в дар, уверяя, что она от самого Посейдона…
– Шутник. Но рыба-то была свежей?
– Еще била хвостом. Но когда я ее выпотрошил, то нашел в ней вот это.
Повар разжал кулак, и в ладони блеснул перстень.
Поликрат закачался и стал бледнее стены. Повар немедленно исчез, и через несколько мгновений в сопровождении слуг появился медик. Тиран лежал на ковре, с тупой обреченностью повторяя: «Не принял! Не принял!»
Беды
С этого дня на баловня судьбы обрушились беды одна страшнее другой. Первую из них пригнал Ливиец[16] на парусах египетского посыльного судна: скончался Амасис, лучший из царей, друг эллинов, почитатель эллинских богов и эллинского образа жизни…
И облекся остров в траур. Были запрещены все увеселения. Раскрашенные деревянные статуи, изображавшие Амасиса в полный рост со знаками его власти, – он сам привез их на остров – обвешаны ветвями кипариса, дерева смерти. Нанятые плакальщицы бродят по городу, разрывая на себе одеяния. Сам Поликрат облекся во все черное, однако выставил в гавани, на агоре и вокруг дворца вооруженные отряды, опасаясь, что, воспользовавшись смертью Амасиса, на остров вторгнутся самосские изгнанники, обосновавшиеся на Пелопоннесе.
Но новая беда пришла также из Египта. Узнав, что на египетском троне ничтожный наследник Амасиса Псамметих, царь персов Камбис двинулся на Египет с огромным войском из всех покоренных им и Киром народов. Свергнув Псаметиха и казнив его, вытащив из гробницы мумию Амасиса и наказав ее плетьми, коронованный безумец пошел войной на народы Ливии безо всякого для этого повода или вины с их стороны. Впрочем, для войны с царицей морей Картхадашт, которую эллины на своем языке называли Кархедоном, повод нашелся: знатные картхадаштцы в виде особого деликатеса лакомились щенками, собака же у персов считалась священным животным Ахура Мазды.
И приказал Камбис финикийцам прислать ему все свои корабли, военные и торговые, для похода на Картхадашт, она же была апойкией[17] главного из финикийских городов Тира, и воевать со своей дочерью финикийцы отказались наотрез. Камбис был не настолько безумен, чтобы не понять, что воевать силой не заставишь, а лишиться поддержки финикийцев означало вообще утратить свой флот, на котором те были кормчими и матросами.
И тогда вспомнил Камбис о зяте и союзнике Амасиса Поликрате и отправил ему грозное послание: «Я – Камбис, царь великий, царь царей, повелеваю тебе прислать мне сорок триер с командой для войны с собакоедами картхадаштцами. Раньше ты был союзником врага моего Амасиса. Теперь же царь Египта – я и требую от тебя немедленной присылки кораблей по справедливости. Если же ты этого не сделаешь, то будешь посажен на кол, а подданные твои превращены в рабов».
Зная, что финикийцы, отказавшиеся воевать со своими поселенцами, от помощи Камбису в войне с Самосом не откажутся, Поликрат тотчас же разослал наемников, критских лучников и скифов, по всему острову для сбора корабельной команды и гребцов; триеры же у него имелись. И поднялся над Самосом плач, ибо брали молодых и пожилых, особенно же тех, кто был несдержан на язык или проявлял недовольство. Если же их не находили, хватали их отцов и матерей, загоняя в корабельные доки как заложников.
