Дизелист начинает греть масло в картере движка электростанции, мы разводим костерок, ставим греть замёрзшую в железной бадье воду, курим и пытаемся унять дрожь от холода и вибрацию организмов, заразившись ею от почившего в бозе трелёвщика. Но вот оглушительно и резко затрещал пускач, задубевший движок нехотя проворачивается, пуская в небо чёрные, пока ещё холодные кольца. Дизелист суёт ему в «хайло», то есть во всасывающий коллектор синее пламя лампы, и пах, пах, пах, пошёл родимый, застучал ровненько и успокаивающе, будто говоря: «Я вам не та железяка с «гузками», я – дизель-генератор, и всё будет у нас с вами тип-топ.
Бурила Юра перегоняет буровой станок на новое место, на косогоре долго выставляемся, центруемся, потом забуриваемся. Полуторатонный снаряд молотит в одно место, пробивая осадочные породы, стремясь скорее добраться до золотоносных песков. Через определённые интервалы мы желоним скважину, черпаем пульпу, выливаем её в железную бадейку, геолог начинает лотком промывать пульпу, определяя содержание золота, записывает глубину залегания пробы, наносит на карту месторождения. Очень важно определить рентабельность, то есть содержание золота в граммах на куб породы, и есть ещё много факторов, влияющих на определение, стоит ли овчинка выделки? Но то уже не наша забота.
Пашем до обеда, потом тащимся пешком по тем же кустам, бурелому и наледям. Наледь – это когда грунтовые воды, несмотря ни на какие морозы, выливаются из-под земли, долго исходят туманом, превращаясь в желеобразный лёд, ходить по которому трудно и опасно. Едва таща ноги, проклиная всю «самую лучшую в мире, могучую советскую технику», мы вваливаемся в свою зимовуху, где стоит запах подгоревшей еды и чего-то кислого и противного. Повара у нас нет, поэтому готовить будем по очереди, и у каждого из нас будет возможность блеснуть своим кулинарным талантом.
Очередной дежурный кок, превзойдя самого себя, пытается накормить нас раскисшими макаронами, сваренными в холодной ключевой воде, и баландой, сваренной из кислючей, непромытой капусты под названием «шти по-таёжному». Попробовав «яства» и пообещав автору, что если и ужин будет таким же, вылить всё ему на голову; мы попили чаю с мёдом и мёрзлым хлебом и голодные опять потащились на полигон.
На следующий день кашеварил дизелист, но результат был тот же. Геолог с бурильщиком были освобождены от камбузной повинности по причине незаменимости, и мужики со смутной надеждой стали поглядывать на меня – авось у меня что-то и получится: «Ну чё, борода, может, останешься завтра кашеварить?» – «Лады, мужики, попробую».
Я с вечера взял с лабаза муки, риса, сухой картохи, мороженого лука, отрубил от свиной туши приличный кусок мяса, взял и пару булок мёрзлого как камень хлеба, белого и серого. Утром он будет у меня горячим и свежим. Хоть и страшно было ложиться спать, но мы, тщательно вытряхнув постельное бельё, укладываемся, как поросята, рядком на нары. Завтра опять будет нелёгкий день. Печка у нас заряжена метровыми чурками, но к утру, если никто ночью не подбросит в топку, волосы примёрзнут к подушкам.
Ночью приползшие и спикировавшие на тебя с потолка клопы, напившись вволю твоей кровушки, мирно почивают, под тобой покусывая во сне твою многострадальную шкуру. Ты во сне ворочаешься от боли, чешешься. Они, пресытившиеся, лопаются, оставляя на простынях капли твоей крови, утром смотришь на простынь и понимаешь, что спал не на спелых черешнях, а на мерзких, вонючих тварях.
