Егор всё это видит в боковое зеркало, выскакивает из салона, догоняет человека в чёрных перчатках, бьёт его кулаком по затылку, перехватывает биту, вырывает. Человек в перчатках заскакивает в свою машину, которая срывается с места, разворачивается и мчится по дороге. А Егор возвращается к Игорю, пытается его поднять, при этом причитает, словно женщина:
– Ой, ой, да что это! Ой, ой, Игорь, вы живы?
– М-м, – стонет Игорь, – да не ори ты прямо в ухо, у меня перепонки барабанные лопнут!
– Слава Богу, слава Богу, – причитает Егор. Достаёт из кармана чистый, накрахмаленный платок, промачивает рану на затылке Игоря, – крови хоть немного, и за то спасибо. Больно?
– А ты думал?! Помоги встать.
– Голова кружится? Тошнит?
– Я в порядке, – Игорь пытается встать, но снова опускается на землю, – сейчас отдохну и сменю колесо.
– Я сам.
– Да куда тебе, вон какой хилый.
Егор быстро меняет колесо:
– Тощий да вёрткий, – шутит Егор, – сейчас я вас втащу в машину, сам за руль сяду.
– Сумеешь?
– Я ж не кисейная барышня!
Егор прячет инструменты, с трудом поднимает Игоря, осторожно сажает в салон.
– Вернёмся на фабрику, надо «скорую» вызвать.
– И не думай, тут ехать всего ничего. Вот невезуха-то!
– Кому вы поперёк дороги встали, не догадываетесь?
– Есть предположения. Ладно, вперёд, не люблю бросать дело на пол дороге.
И машина мчится вперёд к ореховым рощам.
Егор ходит между деревьями, «оглаживает» стволы, достаёт из кармана пиджака перочинный нож, скребёт кору. Игорь сидит в салоне, открыв окно. Видно, что ему плохо.
– Егор, – кричит Игорь, – заканчивай, ты что, каждое деревце облизать и понюхать хочешь?
– Иду, иду. Годятся, – произносит он, забираясь на водительское место, – хорош орешник, сухой, без червоточин.
– Ну, и славно. Рад, что угодил.
– Ага, шутить изволите: значит, жить будете.
– Да куда ж я денусь! Ты на чём приехал на фабрику?
– На поезде.
– Тогда давай со мной в Москву.
– Я могу у вас переночевать?
– Тебе жить негде?
– Почему это? – Егор даже несколько обижен. – Просто вас одного оставлять не хочу, да и врача вызвать надо.
– Обойдёмся без медицины. Я крепкий, в огне не горю, в воде не тону.
За окнами машины уже темно. Игорь вставляет кассету в магнитолу, и льётся чуть хрипловатый голос: «Как страшно думать нам о том, чего уж никогда не будет. \\ Так тянет приоткрыть завесу тайны без конца и дна. \\Звенит… звенит… сначала тихо, а потом всё громче бубен. Всё взвешено, отмерено – жизнь только раз дана. \\ Я слышу этот звук глухой, далёкий. \\ „Так скоро? – ей кричу. – Постой! Я не готова!“» \\ Но кончена страница, и багаж уж слишком лёгкий. \\ «Отсрочку дай, приду потом сама, и не скажу ни слова!» \\ Но ты мне руку тянешь, и улыбаешься светло, спокойно. \\ Жизнь суета сует. Лишь ТАМ – величие и тишина. \\ «Я не хочу с тобой, пусть будет трудно, больно, \\ Вернись в своё счастливое безмолвие – одна!».
38. Натура. Ночь. Ласково.
Ольга стоит возле дома Доктора. И слышится ей чуть хрипловатый голос, который то ли говорит, то ли тихо поёт: «Я не хочу с тобой, пусть будет трудно, больно, \\ Вернись в своё безмолвие – одна!».
Полная, высокая луна на тёмном небе. Она и на луну-то не похожа. Чёрная поперечина узкого зрачка.
– Что вам надо? – Ольга говорит тихо, но это не монолог, а скорее диалог с кем-то, кто не виден и даже не слышен, вернее, слышен только Ольге. – Молчишь? Чего таращишь один-единственный глаз? Кто ты, уж не с планеты ли Сириус? У меня слуховые галлюцинации, миражи, и что означает этот кошачий глаз? Дикость. Зачем? Почему? Когда ты исчезнешь, мой бред? Скоро? И больше не увижу тебя? Не верю.
