– Романтичный? Это интересно.
– Куда уж интереснее. Это еще Макьюэн придумал, читали? Как вы думаете, куда я отправлюсь, когда диагноз окончательно подтвердится?
– Неужто в бордель? – съязвил Сергей.
– Не угадал. В Амстердам.
– Это одно и то же. Город вседозволенности и греха.
– А вот и нет. Город свободы. В том числе, свободы выбора.
– Так что за выбор, я не поняла?
Наташа и в самом деле была несколько туповата. Жора терпеливо разъяснил:
– Любой выбор. Чем заниматься – хоть картины писать, хоть дерьмо черпать – все в почете. Кого любить – можно женщину, можно мужчину, можно, например, банку от пепси-колы. Выбор между жизнью и смертью – тоже личное дело каждого. Надоело жить – идешь в аптеку и покупаешь специальный набор для легкой и безболезненной смерти. В коробочке шприц и ампула. И инструкция для новичков.
– Конечно, инструкция нужна. Не у всех же за плечами солидный опыт по склеиванию ласт. Необходим ликбез: «Как грамотно и опрятно откинуть копыта».
Жора, не обращая внимания на колкости, продолжал:
– Как вы знаете, я терпеть не могу уродство и неполноценность. Кроме того, увы – я трус. Боюсь боли. Поэтому выбираю смерть быструю, красивую и приятную. Перед этим я похожу по городу. Зайду в музеи Рембрандта и Ван Гога. В последний раз полюбуюсь тюльпанами…
– А если зима и мороз? Какие тюльпаны?
– Пройду по узким улочкам вдоль каналов…
– Ага, по улочке красных фонарей не забудь!
– А что такого? Там тоже люди. Потом сяду на берегу канала, непременно под каштаном.
– Почему именно под каштаном?
– Потому что я так вижу. Сяду под цветущим каштаном и сделаю себе укол.
– Дальше?
– Дальше – все.
– А как же твой труп?
– Дима, меня как художника твои слова просто удивляют. Какое мне дело до трупа? Когда он будет, меня уже не будет.
– Ага, значит пусть сердобольная амстердамская полиция возится с твоим бездыханным телом. Отвезет его в крематорий для нищих…
– В крематории нет нищих. Там все равны, как в бане.
– Ну ладно. Значит ты, как последний эгоист, сдохнешь, а убирать за тобой другим? Где же тут красота?
– А чем я могу помочь? Это неизбежные издержки. Зато умру счастливым – до того, как меня измучает болезнь.
И Сергея, и Диму рассказ Жоры не удовлетворил как чересчур пафосный. Оба они пришли к выводу, что романтика здесь надуманная, а правды жизни маловато. Где это видано, чтобы потенциальные самоубийцы валом валили в Голландию?
Лида толкнула мужа локтем:
– Тимур, а ты что молчишь? Ты же в Амстердаме был! Ты вообще выступать собираешься?
Оппонент Жоры, до этого хранивший молчание, пожал плечами:
– Что здесь можно сказать? Вопрос о допустимости эвтаназии – один из самых сложных в современной медицине. И Амстердам здесь ни при чем. Я вообще не знаю, есть ли там в аптеках такие наборы, и вряд ли могу авторитетно высказаться в этом отношении. Но здесь, думаю, дело совсем в другом. И Амстердама оно никак не касается.
– Это почему не касается?
– А очень просто. Когда тебе, Жора, сообщат о твоей болезни, тебя не поставят в известность, сколько ты еще протянешь. И об операции – не приведи бог – речи не пойдет. Тебе пропишут курс лечения новейшими щадящими средствами, вылечившими не одну сотню таких же больных. Выяснится, что твой случай – довольно легкий, а шансы быстро поправиться при должном лечении – девяносто из ста. Ты окажешься в компании таких же, лелеющих надежду, и тех, кто уже излечился. Перед глазами у тебя будет живой пример победивших свою болезнь и тех, кто героически борется. И ты поймешь, что это еще не конец. Что рано складывать крылья и покоряться судьбе. Что все еще можно исправить.
