– Дэниел хотел поговорить с тобой наедине, – смущаясь, объявил отец и отошел в сторону.
– Я слышал, тебя взяли в шутихи, – сказал Дэниел.
Я смотрела на него и видела, как его лицо медленно краснеет. Красными стали даже уши. Кожа на его лице была нежной, как у девушки, а усики над верхней губой – столь же пушистыми, как его брови, нависавшие над глубоко посаженными темными глазами. При беглом взгляде его можно было принять скорее за португальца, чем за еврея. Однако Дэниела выдавали тяжелые веки. Веки у него были чисто еврейскими.
Мой взгляд переместился на его широкие плечи, узкую талию, длинные ноги. Симпатичный парень, ничего не скажешь.
– Да. Меня взяли ко двору, – сказала я, не вдаваясь в подробности.
– Когда тебе исполнится шестнадцать, ты должна будешь покинуть двор и вернуться домой.
– Чей это приказ? – насторожилась я.
– Мой.
Я выдержала ледяную паузу, потом таким же ледяным тоном спросила:
– С каких это пор ты повелеваешь мной?
– Не сейчас. Когда я стану твоим мужем…
– До этого еще надо дожить.
– Но мы с тобой помолвлены. Ты мне обещана. Так что у меня есть права.
– Сейчас мной повелевает король, – нахмурилась я. – Мной повелевает герцог Нортумберлендский. Мной повелевает лорд Роберт Дадли, его сын. Мной повелевает мой отец. Так что можешь вставать в очередь. Похоже, каждый мужчина в Лондоне думает, что вправе повелевать мной.
Мои слова немного рассмешили Дэниела, отчего его лицо стало совсем мальчишеским. Он слегка ущипнул меня за плечо, словно своего дружка. Я невольно улыбнулась.
– Бедная девочка, – сказал он, – ты же попала в клетку.
– Почему в клетку? – возразила я. – Королевская шутиха не такое уж плохое занятие.
– И ты не хочешь вырваться из-под власти всех, кто тобой помыкает?
Я пожала плечами:
– Уж лучше жить здесь, чем быть обузой собственному отцу.
– Ты могла бы жить у меня.
– Тогда я стала бы твоей обузой.
– Когда закончится мое ученичество и я сделаюсь врачом, то позабочусь о жилье для нас.
– И когда же случится это чудо? – с жестокостью упрямой девчонки спросила я.
Мои слова вновь заставили его покраснеть.
– Года через два, – сухо ответил Дэниел. – К твоему шестнадцатилетию я уже буду располагать средствами для содержания жены.
– Вот тогда и приходи, – сказала я, отнимая у него всякую надежду. – Тогда и будешь заявлять о своих правах на меня… если, конечно, я останусь здесь.
– Но не забывай: мы помолвлены.
Я пыталась прочитать по его лицу, о чем он думает, но не смогла. Меня это рассердило.
– Кем помолвлены? Какими-то старухами, которые устроили это больше для себя, чем для нас? Ты хотел большего?
– Я хочу знать, как ты ко мне относишься, – не сдавался Дэниел. – Я очень долго ждал, пока вы с отцом доберетесь до Парижа, потом до Амстердама. Месяцами мы ничего не знали о вас. Терялись в догадках. С ужасом думали: вдруг вас схватили? И когда вы наконец оказались в Англии, я подумал, что ты обрадуешься… обрадуешься… нашему дому. И что потом? А потом я слышу, что вы с отцом не захотели жить у нас. Вы решили нанять дом и жить самостоятельно. Что еще удивительнее, ты продолжала ходить в мальчишеских одеждах и помогала отцу не как дочь, а как сын. Потом ты и вовсе покинула отцовский дом, будто его защита ничего для тебя не значила. А теперь ты шутиха короля.
Дэниела что-то мучило, и я быстро поняла, что именно. Мне не понадобился дар ясновидения – хватило обостренной интуиции девчонки, превращающейся в девушку.
