– Ты думал, я брошусь тебе на шею, – усмехнулась я. – Как же иначе? Ведь ты меня спас. Пугливую девочку, только и мечтающую, как бы выйти замуж и покрепче ухватиться за мужчину. Ты думал, я шагу не могу ступить без мужской поддержки? – (Его лицо стало пунцовым, а голова несколько раз дернулась. Я попала в точку.) – Так знай же, ученик, еще не ставший врачом. Я побывала в стольких местах и столько повидала, что тебе и не снилось. Ты вряд ли жил с ощущением, что этот день может оказаться последним. Не дай тебе Бог попасть в передряги, в каких побывали мы с отцом. Но у меня ни разу… слышишь, ни разу не было в мыслях прилепиться к мужчине и уповать на его помощь.
– Ты не… – Он лихорадочно подыскивал слово, точно описывающее его мальчишеский гнев. – Ты не… Ты рассуждаешь не как девушка.
– Слава Богу, Он не обделил меня мозгами!
– В тебе нет… девичьей покладистости.
– Спасибо матери. Она не растила меня рабыней.
– Ты не… – Дэниел распалялся все сильнее, уязвленный моей неблагодарностью. – Если бы я мог выбирать из нескольких девушек, я бы тебя не выбрал!
Эти слова утихомирили меня. Некоторое время мы с Дэниелом смотрели друг на друга. Мы стояли рядом, но оба ощущали возникшее расстояние.
– Ты хочешь объявить о помолвке с другой девушкой? – спросила я, немного потрясенная его словами.
– У меня нет другой девушки, – неохотно признался он. – Но мне не нужна девушка, которой не нужен я.
– Да ты пойми, что дело не в тебе, – попыталась объяснить я. – Дело в замужестве. Просто я вообще не хочу выходить замуж. Что такое замужество, как не женское рабство? Женщины идут в это рабство, надеясь на защиту мужчин, а те не в состоянии их защитить!
Отец недоуменно поглядывал на нас. Наверное, он думал, что мы станем ворковать как голубки. А мы сердито смотрели друг на друга и молчали. Потом Дэниел повернулся и отошел на пару шагов. Я прислонилась к холодной каменной арке и просто ждала, что будет дальше. Вдруг он сейчас уйдет и мы уже никогда не увидимся? Я представила, как рассердится мой отец: ведь своим упрямством и несдержанным языком я ломала и его будущее. Если Дэниел и его мать сочтут себя оскорбленными моей заносчивостью, мы лишимся поддержки. Тайная еврейская община в Англии была замкнутым мирком, и стоило этому мирку отказаться от нас, нам не останется иного, как снова пуститься в скитания.
Дэниел все-таки взял себя в руки и снова подошел ко мне.
– Ты напрасно меня дразнишь и сердишь, Ханна Грин, – дрожащим от напряжения голосом сказал он. – Что бы ни было, но мы обещаны друг другу. Ты в своих руках держишь мою жизнь, а я в своих – твою. Нам нельзя ссориться. Мы живем в опасном мире. Вместе легче заботиться о безопасности.
– Безопасность не для нас, – холодно ответила я. – Должно быть, до сих пор тебе везло, если ты считаешь, что такие, как мы, где-то могут чувствовать себя в безопасности.
– В этой стране условия лучше, чем во многих других. Она сможет быть нашим домом, – убежденно произнес Дэниел. – Мы с тобой поженимся. У нас родятся дети, которые будут жить, как настоящие англичане. Они ничего не узнают об опасностях, через которые прошли мы. Мы даже можем не рассказывать им ни о твоей матери, ни о ее вере. И о том, во что верили мы, тоже не скажем.
– Еще как скажешь! – пророчески заявила я. – Это ты сейчас так говоришь. А стоит родиться первому ребенку, и ты не сможешь утаивать от него, кто мы на самом деле. Ты будешь стараться зажигать свечу по пятницам и не работать по субботам. Быть может, ты станешь знаменитым врачом, но ты будешь тайно делать сыновьям обрезание и учить их молитвам. И меня заставишь научить дочерей печь мацу, не есть мясо вместе с молоком и следить, чтобы из куска купленной говядины вытекла вся кровь. Как только у тебя появятся свои дети, тебе захочется научить их заповедям и законам предков. Это что-то вроде болезни, передающейся из поколения в поколение.
