И вот, чтобы я не увидел следов её неутешных страданий, Лариса приняла беззаботный вид. Да, это была только искусно подобранная поза, нетрудно было представить, когда отец сообщил обо мне, она враз преобразилась, что я, её веселящуюся, застал совсем для неё не вовремя, и нарочито наигранно показывала всем своим видом, как ей было хорошо без меня. И моё появление только испортило ей праздничное настроение, что она во мне не нуждается и прекрасно обходится без меня. Да, такой, к моему удивлению, она и предстала передо мною: красивая, молодая, она вовсе не останется долго в одиночестве. Об этом говорил весь её гордый, искусно-величественный облик. И как бы я не думал о ней про себя, но увидев её нарядной, красивой, чего я раньше не замечал; и сначала даже смутился перед ней и не мог ничего вразумительного сказать. А надо бы было наговорить ей комплиментов о том, как она расцвела без меня. И она с ходу огорошила вопросом:
– Зачем ты пришёл? – строго спросила она.
Вместо ответа я открыл портфель и вынул из него два букетика цветов. Одним я поздравил её, а второй попросил передать матери.
– Уж, извини, за скромные цветы.
– Да ничего, и на том спасибо, хорошо, что не забыл, – она улыбнулась одним уголком губ. – Ты не спешишь? – спросила вежливо.
– А куда мне спешить, – пожал я плечами, хотя мне было неудобно, что, решившись уйти от неё навсегда, я заявился снова. И неловко переминался с ноги на ногу.
– Ну, тогда проходи, будешь гостем, – пропустила меня на веранду.
14
При моём появлении в доме голоса за столом стихли. Тёща держала мое-
го сына и кормила его с бутылки молочной смесью. Мать мне рассказывала, что своих детей она выкармливала грудью до последнего, а нынешние женщины – от силы два-три месяца, и грудное молоко почему-то у них пропадало. Впрочем, тёща в этом винила меня, что её дочь от нервных срывов, стрессов, потеряла молоко. Но тогда я в это не верил, ведь мой отец крикун от природы, мог кого угодно завести и довести до белого каления. Тем не менее, в словах тёщи была сущая правда. Хотя у Ларисы была маленькая грудь и почему-то не увеличилась даже после родов.
Я уселся на указанное мне место и поздравил всех с праздником. Тёща выглядела хмурой и смотрела на меня исподлобья. Было очевидно, что она своим взглядом излучала на меня свою неутолённую ненависть, её карие глаза набрякли, и мне становилось не по себе. Тесть налил всем, в том числе и мне, рюмку водки, и предложил выпить за праздник. Я не отстал ото всех, скромно закусил, а потом свояк Юра С. муж Нади пригласил выйти на веранду покурить. У него с Надей было два сына с разницей в семь лет, он работал шофёром, имел левые приработки. В своё время он жил вместе с тёщей и тестем и тоже с ними не ладил почти по той же причине, что и я.
Но в отличие от меня он прислушивался к их поучениям, потом уехал вольнонаёмным в Германию и пробыл за границей два года. Вернулся и купил дом на этой же улице, только выше. И теперь с тестем он живёт душа в душу.
Юрий любил рассказывать анекдоты, выписывал и читал периодику, слыл знатоком в политике и даже в литературе. Мы курили на веранде, и он рассказывал мне новые солоноватые анекдоты про всесильного генсека и других прошлых и настоящих политиков. В открытую форточку я услышал оживлённые голоса и злой голос тёщи:
«Что он пришёл, гоните его!» Юрий услышал её призыв и враз умолк. Он как-то строго посмотрел на меня и заговорил:
