Растворяясь в песках - страница 47

Когда кто-то уходит в самадхи, все части его тела погружаются в песок или в воду. Но способность обрести освобождение не ослабевает от того, что сонмы людоедов, обретя форму рыбы, крокодила и прочих подобных существ, устремляются разгрызть его кости и высосать жизненные соки. Если тело подвижника на какое-то время скроется под водой, как это бывает с моряком, то все начинает плавать отдельно: отдельно – тело, отдельно – голова, отдельно – почка, отдельно – ухо. И эти существа, погруженные в самадхи, становятся чем угодно: кирпичом, черепом, костью, горшком, украшением, статуей, жемчужиной, раковиной, голосом, дыханием, пером, топазом, зернышком, сердцем, историей, душой, галькой, пылинкой, былинкой, ухом, глазом…

Но разворошить – это дело Вершителя. Вершить и ворошить. Так все и вся появляется на свет божий. Из песка и из земли, из воды и из воздуха, старые кости и истории – разворошенные и свершенные, они обретают новую жизнь.

Вот почему так сложно привнести прогресс в Израиль и Италию: только возьмешься за лопату, чтобы построить новое, как вековое прошлое уже уставилось на тебя: ухо, нос и даже глаз Иисуса, и к верующим опять возвращается вера. То же происходило в Шумере, Месопотамии и других подобных местах: не успеешь копнуть глубоко, а старые истории уже восстают из самадхи. Предотвратить это можно, только если как следует прихлопнуть их сверху. Не успеют они услышать, что кто-то пытается разворошить землю, а песенка их спета.

И все же уничтожить существование самадхи очень сложно. Вот в Бамиане, когда туда дотянулись руки дьявола и динамит возрадовался, как Могамбо[40], обрушившиеся горы привели в движение статуи, покоившиеся в самадхи под землей, и они вышли на поверхность в других местах. Динамит пришел в недоумение.

Кто бы ни подтачивал их: время или всевозможная живность, какие бы подлости и злодеяния ни сыпались, эти истории, это самадхи, эти статуи не умирают, не остаются погребенными навсегда. Они просто сидят, сложив руки в дхьяна-мудре[41], их медленно-медленно заносит песком, и они покоятся в курганах, пока не пробьет их час.

Если старики и деревенские жители натыкаются на такие курганы, тут же бьют земной поклон. Иногда они приносят оттуда какой-нибудь древний камень и закладывают его в стену дома или хлева. Это, по сути, одно и то же, потому что дом – это храм, а скот – божья тварь.

Когда пришли англичане, они стали по-своему, по-английски, обходиться с находками из этих курганов. Пребывающие в самадхи черепа, кости, предания стали выставлять в музеях, библиотеках, гостиных и офисах. Дельцы установили на них цены. А другие назвали попытку извлечь их истории наружу исследованием, а себя – писателями и историками и начали скоблить и царапать их со всех сторон, царапать и скоблить. Вершителя сменил потрошитель и открыл свой магазинчик. Раскопки и божественный промысел подмял под себя эгоизм.

Но к чему мы растрачиваем драгоценное время нашей истории? Кому любопытно, может пробежаться по содержимому газет разных времен и обнаружит там множество примеров того, как эгоизм и занятие торговлей идут рука об руку. А суть – она вот в чем: тысячи лет назад Будда сидел, погрузившись в йогическое самадхи, а потом эгоизм вытащил его наружу, обтянул кожей и притащил на базар – теперь он, не желая того и не осознавая, скитается по западным музеям и выставкам, выплясывая причудливый танец в круговороте самадхи.