Читать онлайн Анатолий Агарков - Растяпа. Подруга для председателя

В толкотне и в суете

Принцесс полно, да все не те.

Где же та красавица,

Та, что нам понравится.

Та, что с нами справится.

(П. Маккарти)

Блаженно растянувшись на кровати, обвёл взглядом комнату. Мне определённо нравился новый родительский дом, который они построили и благоустроили, пока служил на границе. Как-то у меня будет в общаге?

Чувствуя, что мысли о новой жизни развеселили, почти успокоился после спора с отцом – никак не хотел отпускать меня старый вечером на электричке в Челябинск. Строил планы – заночую в Шершнях у сестры, а утром в ЧПИ. А он – нет, утром поедешь на автобусе. Мы заспорили. Потом я согласился – ладно, будь по-твоему. Подумал – запрусь на учёбу в институте и пропаду с родительских глаз на полгода. Пусть хоть этот вечер будет нашим. Вспоминали с ним Ханку….

Когда наутро вышли в гараж к отцову «Запорожцу», презентованному инвалиду войны государством, подумал – холодно, не заведётся машина. А она завелась и весело побежала вперёд по заснеженной дороге. Я увозил с собой ощущение домашнего покоя и уюта, о которых с надрывом мечтал долгие годы службы.

Дребезжа и подпрыгивая на каждой рытвине, «Запорожец» въехал в Южноуральск. Я поглядывал в окно на двухэтажные дома – они мне почему-то казались ненастоящими. Южноуральску не хватало масштабов, и потому дома его и улицы выглядели декорацией. На автобусной станции толпа народа. Взглянул на отца и укоризненно покачал головой – вот и приехали!

– Посиди немного, – он оптимистично двинулся к кассе.

Скоро вернулся с билетом, вложенным в красные корочки удостоверения инвалида войны, объявил:

– Место двадцать пятое.

Я постарался не улыбнуться.

– Спасибо.

В автобусе моё место оказалось рядом.… С кем бы Вы думали?

Вот и скажите, что судьбы нет – всё происходит по воле случая. Хрен там! Она есть – всё предначертано на Небесах задолго до исполнения на Земле. Ведь мог же вчера уехать на электричке в Челябинск – мог, но не уехал. Судьбе было угодно посадить меня в автобусное кресло рядом с бывшей подругой, из-за которой начались все мои злоключения – драка с бандитами, бегство в пещеру, служба и только через три с лишним года возвращение домой. И надо же было встретиться!

В первый момент растерялся – Господи, ты-то почему здесь (я не про Господа)? Два часа ехать с тобой, когда мы уже однажды на всю жизнь расстались. О чём говорить? Как я был облапошен и брошен? Впрочем, нет, помнится, я её бросил.

– Здравствуй, Надя, – сказал, чувствуя себя стервецом.

– Господи, ты ли это?

– Как видишь.

На мне был бушлат с бескозыркой, клёши и флотские ботинки на высоком венском каблуке. На коленях чёрный портфельчик с якорем на язычке – дембельский саквояж.

Автобус урча покатил по городу.

– А я и не знала, что ты служил во флоте. Совсем вернулся?

– Да, вот еду в институт восстанавливаться.

– Да ла-а-адно! Впрочем, ты ведь у нас очень умный – ни как твой сват.

Колька служил морским пехотинцем где-то под Владиком.

– Вы переписываетесь?

– Только осталось.

– Замужем?

– Нет.

– Что со Стахориком?

– Убил его Колька. Толпой подловили, избили и бросили под автобус. Потом водителя судили – чуть срок нахаляву не схлопотал.

Я замолчал – вон оно как!

За окном мелькали последние дома города перед выездом на трассу. Мне захотелось его открыть, высунуться и заорать – помогите, люди! прошлое догоняет!

Но я спросил:

– Ты, правда, веришь, что он убил?

– Наивный, – сказала Надюха. – Твой сват на всё способен.

Господи, кого она из себя корчит – престарелую тётю, много повидавшую в этой жизни?

– Где твой ребёнок?

– А что? – ощетинилась Надя.

– Да нет, ничего. Просто думаю, что маленькие дети должны жить с родителями.

– Ты посмотри на него – какой правильный! Давай, женись, и заберём малыша из детдома.

– И ты, не любя, пойдёшь за меня?

– Пойду – вон ты какой красивый: ленты в якорях, а грудь, наверное, в медалях.

Я напрягся, себе шепнул – дыши, не психуй, думай головой, а не нервами.

Взгляд мой был смертельно холоден:

– Слушай, а мне это надо?

– А помнишь, говорил, что любишь? Ромео из себя изображал. А оказалось – ты такой же поддонок, как и твой сват.

Я смотрел на неё с патрицианским презрением к нижеползающим:

– И ты уверена, что это правда?

– Да, это неправда, – спокойно сказала она. – Из вас двоих я любила только его.

– А теперь, я вижу, добилась аттестата зрелости в житейских науках, и готова пойти за кого угодно – даже за меня, недостойного.

– Все вы сволочи, – сказала Надюха и тихо заплакала.

– Я тебя утешать не собираюсь, – не знаю, почему сказал я. – Это всё равно, что говорить сковородке, что у неё дно закопченное.

Надежда завелась сильнее.

– Меня в жизни никто так не оскорблял, – сквозь слёзы сказала она.

Я был несокрушим:

– Да будто бы.

Но я действительно не умел утешать, а громкий плач её раздражал. Мне захотелось закричать – слушай, Надюха, хватит дурить! У тебя была любовь честного чистого парня, а ты выбрала негодяя. Кто теперь виноват?

Громкий плач её перерос в истерику – она подвывала волчицей, надрывно всхлипывала и кулаками размазывала тушь по щекам.

Окружающие зашевелились:

– Эй, что там происходит? А ну-ка перестань! Эй, парень, пересядь сюда.

Я бы запросто, но сидел у окна, и через Надюху не выбраться, да она и не выпустит – это точно. Сиди и слушай, раз уж судьбой так предназначено. И я сидел.

К нам подошли.

– Девушка, вам плохо? Может, пересядете?

Надюха всхлипнула и успокоилась.

– Нет, нет, всё нормально. Старого друга встретила…. разволновалась.

А когда разошлись сердобольные по своим местам, тихо сказала мне:

– Зачем ты меня обманул?

Я промолчал – новый виток напряжения? А она продолжала:

– Коля, Коля, я тебя так любила…

Мне показалось, что она сбрендила, а с такими, говорят, лучше не спорить, но я сказал:

– Я не Коля, меня зовут Анатолий.

Смотрел на неё и думал – нет, ничуть барышня не увлекает, было когда-то, но прошло. Да и она сама виновата – крутила шашни за моей спиной. Теперь уж о чём?

– Правда? – она спросила и выдохнула. – Жаль.

На вокзале в Челябинске Надя буркнула отрешённо:

– Встречаться будем?

– А надо ли? Жди своего Николая – скоро и он дембельнётся.

И мы расстались.

Козырнул вахтёру у входа во второй корпус института:

– Я в деканат.

Сдаю бушлат в гардероб – гардеробщица:

– А кепочку в рукав.

Водрузил бескозырку на бестолковку, улыбнулся:

– Не стоит.

В деканате две женщины активно обсуждали животрепещущую тему, не обращая внимания на меня, вошедшего.

– Слушай, нельзя же каждому мужику вешаться на шею!

– Да? А кто дважды был замужем? Я или ты?

– И что? Тоже мне! Тебе просто не повезло, а то бы выскочила в семнадцать лет.

– А ты что так нервничаешь? Наверное, опять с Дмитрием своим поссорилась?

– Ненавижу ублюдка!

– То есть – история в самом разгаре? Любовь, ненависть – всё едино. Тебе никогда не говорили, что противоположность любви называется равнодушием?

Я покашлял. Обе дамы воззрились на меня – сначала на грудь, расцвеченную иконостасом наград, потом на клёши и корочки с высоким венским каблуком, потом на бескозырку с ленточками, и уж потом только на моё волевое, мужественное, невозмутимое лицо моряка-пограничника.

Хозяйкою кабинета была секретарь деканата Фаина Георгиевна – средних лет дама с белокурым шиньоном и скуластым татарским личиком. Она важно кивнула – подходи, мол, поближе. Я положил перед ней военный билет.

– Ну и что?

– Главный корабельный старшина Агарков, – представился официально. – Был в академе, служил, теперь демобилизовался и хочу восстановиться.

– Не поздно ли? Занятия уже два месяца идут.

Я промолчал. Фаина пожала плечами:

– Ждите. Сейчас будет перерыв, и кто-нибудь из начальства подойдёт обязательно.

Вышел в коридор, пристроился на подоконник. Вскоре действительно начался перерыв и столпотворение народа. Сновали студенты с зачумленными от избытка забот глазами – в очках, узких брючках (в коротких – до щиколотки), в пиджаках и рубашках навыпуск. Прекрасная половина студенчества скользила, извивалась, проникала в любые щели плотной толпы на шпильках, платформах и толстых каблуках, раскачивая бёдрами платья, юбки и обтягивающие джинсы. Сколько их тут! А мы-то, балбесы, думали на кораблях, что женщин на всех не хватит.

Несколько человек вошли в деканат. Не психуй, не паникуй, дыши глубже, думай головой – ну и что, что два месяца! – сказал сам себе и тоже вошёл вслед за ними. Это были старосты, которые сдавали и получали журналы групп.

Заместитель декана по младшим курсам Пётр Иванович Михайлов (в народе ПИМ, а когда раздражал – ПИМ Дырявый) олицетворял собой мудрость и властность. Одет он был в просторный тёмно-синий костюм времён победы над проклятым фашизмом. Взгляд его под седыми бровями являл отеческую нежность и учёную невозмутимость.

– Ну и что, что прибыли? А почему не к Новому Году?

Когда вот так вот встречает начальство, от которого зависит судьба, то вам только остаётся ретироваться, согласившись – да, извините, я вернусь сюда первого сентября будущего года. А я закусил удила.

– Не понимаю, почему я не могу восстановиться сейчас?

– Вы намного отстали – пропустили два месяца.

– Ну и что?

– Вам сейчас не догнать группу. Вас выставят из института в зимнюю сессию… если до неё доберётесь.

– Я проучился год перед службой.

– Хм…. И что, к примеру, у вас было по начерталке?

– В зимнюю сессию? «Хорошо».

– Хм… «Камикадзе», – он обернулся к Фаине Георгиевне. – А вы что думаете по этому поводу.

Она улыбнулась:

– Симпатичный морячок.

Пим перевёл дух и снова бросился в атаку:

– Учтите – мест в общежитии нет, стипендии все распределены.

Мне показалось, он сейчас взорвётся, затопает ногами и заорёт – пошёл вон, наглец такой! – так лицо его побагровело.

– Почему мест нет? – встрепенулась секретарь деканата. – Позвоните Галине Константиновне – она любит моряков и что-нибудь наверняка придумает.

Пётр Иванович махнул рукой:

– А, сами звоните. Я на кафедру – это секретарше. Потом мне – Хорошенько подумайте и решите – если напишите заявление о зачислении, я завтра подпишу.

И ушёл, бросив от двери:

– Боже, как люди упрямы! Это нехорошая черта.

Фаина Георгиевна набрала номер телефона:

– Галина Константиновна, ты на месте? Здравствуй, голубушка моя. Как дела? А на личном фронте? С переменным успехом? Желаю удач. Примешь к сердцу судьбу молодого человека? Моряк, красавец, герой! Помнишь, каким был Жорик Москаленко, только этот в плечах пошире – взглянешь, растаешь. Сейчас пришлю.

Положила трубку и мне:

– Знаешь, где наше общежитие?

Я кивнул.

– На втором этаже комендатская.

Снова кивнул.

– Коменданта зовут Галина Константиновна. Думаю, место она тебе найдёт. Если не пугает отсутствие стипендии, пиши заявление. Завтра утречком я его подсуну начальству, и начнём оформляться.

Написал и пошёл в общежитие.

Передо мной была женщина средних лет, которая, показалось, могла дать фору любой юной леди. Я увидел на её лицо следы былой красоты – чувственные губы, коричневые глаза – насмешливые, живые, влюбчивые. Она вполне могла сыграть в кино императрицу Екатерину Великую, хотя звалась Галиной Константиновной и была комендантом общежития. В ней было что-то театральное – от драматической актрисы. Короче, она была настоящей женщиной – зрелой и соблазнительной.

– Отслужил? – спросила она, картинно подняв бровь.

Мне показалось, она хотела сама показать мне место для проживания, но потом её что-то отвлекло. Она торопливо сунула мне пару ключей с бирками и махнула рукой: