В баре мы переругались. Я пытался ему втолковать, что в милиции служат не такие уж валенки, и мы вполне в состоянии выполнять свои обязанности без газетно-публицистических понуканий. («Не учи меня жить, лучше помоги материально!») Григорий возражал. К органам внутренних дел он относится с пиететом, но у них есть свои недостатки, и об этом надо говорить вслух. Разве не известно, что на счету у краснозаводской шпаны грабежи, кражи, нападения, угоны машин? А если известно, почему не реагируете? Почему эти босяки на свободе и фактически безнаказанно терроризируют целый район?..
Защищая честь своих мундиров, мы оба погорячились. Расстались у дверей «Нептуна» холодно, без рукопожатия, и каждый двинул в свою сторону.
Не знаю, что меня толкнуло, но через пару минут я развернулся и пошел следом за ним, убыстряя шаг. То ли интуиция оперативника что-то шепнула, то ли не понравилась стая подростков, куривших у входа в бар и разглядывавших тех, кто выходил. Как будто поджидали кого-то… Свернув за угол, я увидел, что впереди, метрах в пятидесяти, семь или восемь пацанов догнали Гришу и, словно волчата, кинулись на него.
Рукопашных навыков у журналиста, конечно, не было. Однако Григорий мгновенно сориентировался и, заорав во весь голос: «Милиция!», принял неравный бой. Хорошие физические данные позволили ему уложить пару нападавших, но остальные общими усилиями свалили его и принялись избивать. Его затоптали бы, если бы не подоспел я и не отвлек внимание.
Прямо скажу: нечасто мне приходилось в драках настолько туго. Юркие, сильные пацаны дрались озверело, подбадривая друг друга дикими криками. Чужие жизни были им до фонаря. Я получил сильный удар обрезком трубы по ребрам и понял, что нас обоих сейчас убьют. И как только я это понял, мне стало плевать на их подростковый возраст. Я начал бить, как учили: на поражение. Тому, с трубой, я раздробил нос. Другому, который пытался ткнуть ножом, вывихнул руку. Инструктор мной гордился бы. Я перестал уворачиваться, я шел напролом, я рычал, как танк на подъеме.
Немногочисленные прохожие в драку благоразумно не лезли, но кто-то позвонил в милицию из телефона-автомата, и подъехал наряд. Один из восьмерых убежал, троих поймали, а четверо были не в состоянии передвигаться без посторонней помощи. В милицейских руках детки быстро присмирели и стали давить на жалость. «Ой, дяденька, больно-то как!» − в голос рыдал тот, кто чуть не зарезал меня. Гриша лежал без сознания. Мне досталось меньше, но главное было впереди. Вы, наверное, поняли, о чем я… Да! Банда юных отморозков со мной не справилась. Это сделала общественность.
Уже через несколько дней после побоища группа родителей, педагогов и ветеранов труда завалила петициями райком, горком и обком, городское и областное управления УВД, министерство внутренних дел и ЦК КПСС. Надо ли говорить, что речь шла про царя Ирода в капитанском звании (обо мне, то есть), который при поддержке беспринципного репортера (то есть, Гриши) учинил зверское избиение несовершеннолетних подростков. (Очевидно, из педагогических соображений я должен был позволить, чтобы меня забили ногами.)
В связи с этим общественность требовала: исключить из партии, сорвать погоны, устроить показательный суд, приговорить к длительному сроку заключения. Что касается Гриши, то для начала предлагалось выгнать его из редакции и Союза журналистов, а также лишить права работать по профессии. Что-то там еще предлагалось, уже не помню.
