Калигула подошел к крытой галерее. Навстречу ему вышел Кассий и спросил:
– Какой сегодня пароль, цезарь?
Калигула сказал:
– Что? А, да, пароль. Кассий. Я дам тебе прекрасный пароль: «Юбка старика».
Тигр спросил из-за спины Калигулы: «Можно?» – это был условный сигнал.
– Бей! – крикнул Кассий, выхватывая из ножен меч и изо всех сил ударяя Калигулу.
Он хотел рассечь ему череп до подбородка, но, ослепленный яростью, промахнулся и попал между шеей и грудью. Главный удар пришелся по ключице. Калигула пошатнулся от боли и изумления. Он в ужасе оглянулся по сторонам, затем повернулся и побежал. Однако Кассий успел еще раз ударить его и рассек ему челюсть. Затем Тигр повалил Калигулу на землю ударом по голове, но тот медленно поднялся на ноги.
– Бей снова! – закричал Кассий.
Калигула возвел глаза к небу, на лице его отразилась мука.
– О, Юпитер! – взмолился он.
– Изволь! – вскричал Тигр и отсек ему руку.
Последний удар острием меча в пах нанес капитан по имени Аквила, но и после этого еще десять мечей вонзились в грудь и живот Калигулы, чтобы не было сомнений в его конце. Капитан по имени Бубон погрузил руку в рану Калигулы на боку и облизал пальцы.
– Я поклялся, что буду пить его кровь! – крикнул он.» (Роберт Грейвс, «Я, Клавдий»)
Я (не тогда, а сейчас, и не Клавдий, но Доминициан) спросил:
– Кто из вас поклялся, что будет пить мою кровь? – совершенно без задней мысли о «плоти и крови бога», пия кою, сами мы обожимся.
Они затрепетали. Следовало ли ожидать иного? Нет, ибо меня охраняли системно. В каждой стене были ниши, в которых мог поместиться не вовлечённый в заговор воин. В потолке были отверстия, вполне подходящие для стрел или дротиков какого-нибудь (опять-таки не вовлечённого в заговор) воина… Разумеется, они затрепетали потому, что были уверены лишь в себе, а не в цепи событий.
– Я всего лишь хотел узнать, как могли бы развиваться события, – сказал я им.
– О чём ты, император? – изумились мои заговорщики. – Мы поклялись показать тебе, насколько ты невнимателен к собственной безопасности!
Воистину история повторяется. Но не виде фарса, а в виде усердия свободных римлян. Ирония происходящего заключена не во внешней форме, в которой томится действие, а в изменении сути действия. Данные свободные римляне были столь же не свободны в своём предназначении, как и я, император и властитель их дум и поступков.
Я, вполне безоружный, находился в обществе нескольких профессиональных воинов. Которые под взглядами других, никак с ними не связанных воинов разыграли передо мной дурную пиесу? Которая (по законам жанра) и не могла быть чем-то иным, нежели еллинской трагедией (там боги откровенно люты и радостны, и где главную поясняющую роль играет хор). Потому я спросил:
– Где хор?
Казалось бы, речь о «главном поясняющем», разжёвывающем на корпускулы. Но я ещё больше поверг моих убийц в ступор.
Теперь можно было идти. Жалкий заговор сорван, казнить их можно потом. Казнить даже тем, что оставить в живых и при должностях. Предстояло ещё много работы до того дня, когда я откажусь от власти и начну выращивать капусту. Так что пусть будут продажная охрана (о которой известно всё) и верная женщина (которой нельзя верить).
Я пошёл дальше. Мои убийцы метнулись, выстроились правильно и изобразили, как они меня берегут. Всё это мне напомнило ещё одну историю, не столь давнюю, как с Калигулой: Во время египетского похода я поручил Галерию (моему цезарю, помощнику) двинуться в Месопотамию против персов, которые оспаривали у римлян главенство над Арменией. Галерий потерпел поражение в этом походе. Тогда я направился к нему на помощь из Сирии и, встретив, подверг жестокому унижению, заставив на виду у солдат пройти в пурпурной императорской мантии целую милю пешком за своей колесницей. Галерий двинулся в новый персидский поход. На сей раз он разбил персов наголову в Армении и заставил их уступить римлянам пять провинций за Тигром.
