За время долгой дороги до Сент-Луиса Уилла успокоила себя насчет происшествия в «Новом Никербокере». Возможно, через пару лет Вуд забудет о своих обвинениях, и она сможет вернуться. А пока, на случай если месть Вуда протянется за пределы Нью-Йорка, она будет называть себя миссис Паркер. Возможно, это запутает тех, кто станет искать незамужнюю женщину, а заодно и оттолкнет от нее нежеланных кавалеров. Назваться Уиллой Поттс она решительно отказалась.
В общем, к тому времени, когда она сошла с речного парома на набережную Сент-Луиса, настроение ее стало уже вполне сносным. Сэма Трампа она нашла в театре – он раскрашивал задник с изображением леса. Сэм восторженно вскрикнул, когда они с Уиллой обнялись, театрально расцеловал ее, а потом открыл бутылку шампанского, которую почти всю сам и выпил. Когда вино подходило к концу, Трамп внезапно сделал ошеломительное признание:
– Я немного перестарался в своей телеграмме, милая девочка. Ты решила устроиться на руинах.
– Сент-Луис показался мне вполне процветающим, Сэм.
– Я говорю о театре, дитя мое, о театре. Мы должны всем своим кредиторам. Да, зрители у нас есть. Иногда даже бывает аншлаг. Но по причинам, совершенно для меня непостижимым, я не могу сохранить в кассе ни шиллинга.
Уилла могла бы назвать одну из причин такого положения, которая стояла сейчас прямо перед ними в серебряном ведерке из театрального реквизита и была сделана из зеленого стекла.
Сэм удивил ее во второй раз, когда сказал с виноватым видом:
– Тут нужна более ясная голова, а не такая седая и потрепанная, как моя. – Седина виднелась лишь на висках, остальные волосы Сэм красил в отвратительный каштановый цвет. Он сжал ее руку. – Ты не согласилась бы совмещать актерскую работу с хозяйственными делами театра? Несмотря на молодость, у тебя большой театральный опыт. Я не смогу платить тебе за дополнительные обязанности, но в качестве компенсации твое имя на афишах будет написано такими же буквами, как мое. – И добавил с большой важностью: – Этого удостаиваются только ведущие актеры.
Уилла рассмеялась, как не смеялась уже давно. Ей предлагали заняться тем, чего она никогда прежде не делала, но догадывалась, что для этого требуется прежде всего здравый смысл, внимательность и умение считать деньги.
– Это так неожиданно, Сэм! Позволь мне подумать хотя бы до завтра.
На следующее утро она пришла в контору театра, такую же вместительную и уютную, как курятник. Разумеется, над дверным косяком была прибита неизменная лошадиная подкова. Трамп сидел, печально подперев голову одной рукой, а другой гладил черного театрального кота Просперо.
– Сэм, я принимаю твое предложение… но с одним условием.
– Великолепно! – с восторгом воскликнул он, пропустив ее последние слова мимо ушей.
– Вот мое условие. Первое, что я сделаю в своем новом качестве, – это поставлю тебя на довольствие. Театр будет оплачивать тебе расходы на жизнь, но не на виски, пиво, шампанское и прочую выпивку.
Сэм ударил себя кулаком в грудь:
– О! «Больней, чем быть укушенным змеей, иметь неблагодарного ребенка…»[5]
– Сэм, я просто берусь вести дела театра. Или ты хочешь, чтобы я уехала?
– Нет! Нет!
– Тогда отныне ты на жалованье.
– Слушаю и повинуюсь, милая леди. – Сэм опустил голову, скрыв лунный камень в галстучной булавке.
ТЕТРАДЬ МАДЛЕН
Июль 1865-го. Мрачное настроение прошло. Тяжелая работа – отличное лекарство от уныния.
