Проходя мимо оградки, где с час назад в цветнике высаживал рассаду седой мужчина, я замедлил шаг, и вдруг узнал его. Это был случайный знакомый, с которым мы рядом пили пиво за стойкой у липового сквера. Именно он поставил тогда неутешительный диагноз упавшему парню. Мужчина закончил работу, оделся и теперь готовил поминальный обед. Налил пластиковую стопку водки, прикрыл её печеньем и поставил на постамент рядом с лежащей там книгой.
Я подошёл ближе. С небольшой гранитной стелы на меня смотрела молодая и очень красивая женщина. «Татьяна Владимировна Бескровная», – прочитал я. По датам рождения и смерти ей было пятьдесят три года, и вряд ли она выглядела столь молодой. Но для мужа она всегда останется такой…
– Царство небесное, – сказал я.
Мужчина повернулся ко мне, посмотрел, но, похоже, не узнал. Налил стопку водки, протянул мне. Затем поднял свою.
– Земля пухом… – глухо проронил он и выпил.
Я последовал его примеру.
– Закусывайте, – предложил он, указывая на металлический столик.
На разложенных на столике машинописных листах стояла бутылка водки, баночка с маринованными огурчиками, высилась стопка бутербродов с колбасой и сыром. Я взял огурчик, откусил и протянул мужчине цветы.
– Положите ей…
Мужчина вздрогнул, недоумённо посмотрел на меня, но цветы взял и, нагнувшись, положил их на бортик цветника слева от стелы.
– Она гвоздики любила… – пробормотал он.
Справа от стелы лежали крупные алые гвоздики.
– Простите, мы знакомы? – спросил он распрямляясь. – В последнее время я стал очень рассеян, многих не узнаю…
Только теперь я понял его недоумение – видимо, поначалу принял меня за одного из опустившихся алкоголиков, повадившихся в последнее время на кладбище опохмеляться. Беспроигрышный вариант – выразишь соболезнование родственникам, тут тебе и чарочку поднесут. А вчера, видимо, несмотря на экстраординарность происшествия у пивного ларька, он меня не запомнил. Бывает… Это у меня память фотографическая, а у большинства людей, в чём неоднократно убеждался, память коротка.
– Нет, не знакомы, – сказал я. – Пришёл родственников проведать, да могилы не нашёл.
Не стал я вдаваться в подробности и объяснять, что родственники – это родители. У человека своё горе.
– А в конторе были?
– Был. Архив сгорел, и никто помочь не может.
– Да-а… – сочувственно вздохнул седой мужчина и налил в стопки. – Земля пухом всем нашим родным и дорогим, ушедшим от нас.
Мы выпили, я взял бутерброд. Водка была низкого качества, колбаса дешёвой. Отвык я от такого, но отказываться на кладбище не принято.
Солнце пригревало, не было ни ветерка, навязчиво пахло фиалкой, вместо щебета птиц натужно, на одной ноте, трещали высоковольтные провода.
Взгляд скользнул по надгробной стеле, ухоженному цветнику с высаженной рассадой и невольно задержался на книге, лежащей на постаменте. На глянцевой обложке был изображён махаон, вверху стояла надпись: «Валентин Бескровный. Экспедиционные заметки экзонатуралиста».
– Вы – учёный? – спросил я, сообразив по фамилии, что передо мной автор.
Мужчина перехватил мой взгляд и криво усмехнулся.
– Нет. Писатель. Фантаст.
– Валентин…
– Валентин Сергеевич, – представился он, протягивая руку.
– Артём… Можно без отчества, молодой пока.
– Это временный недостаток, – вздохнул писатель. – Молодость быстро проходит. Как и жизнь.
Он перехватил мой недоумённый взгляд, брошенный на столик с бутербродами, и невесело хмыкнул.
