– Олег Сергеевич, признайтесь, вы поведали совершенно фантастическую историю! Все пассии Тургенева известны, никакой следователь, никакой исследователь не требуется. Крепостные девушки, актриса Савина, еще там кто-то – ну и жадная, гулевая, выражаясь по-народному, Виардо, его идол… Певицы, надо думать, очень популярны у мужского пола!
Точно липкая паутинка упала на лицо Воробьёва, смяла, сморщила… Он трёт лоб, глаза рукавом, мотает головой, не отпуская другой рукой Алину:
– Ну уж… А Виардо, конечно, как все театральные, показушные натуры… Любят они заниматься мифотворчеством! Да, насмерть стояла на страже фальшивой легенды. Очень унизительной для Тургенева, вообще для мужчины, я считаю. Актёрка!
Цыганское некрасивое лицо прославленной «актёрки» памятливо всплывает перед глазами Алины… иссыхает, блекнет желтушной старинной фотокарточкой. Она уже с меньшим пылом выдергивает руку из хищных воробьёвских пальцев. Ну пусть уж держит, ладно. Воробьёв заглядывает ей в глаза… Обнимает за плечи и ускоряет шаг. Да, такой вот зрелый Кавказский дуб над гибкой молодой глицинией! Она вон, тоже вскоре обвила его талию… Молча сворачивают на ярко освещенную, но почти уже пустынную улицу:
– Вот здесь я живу… О, а у меня в кухне свет! Странно, дочка ведь… Значит, сам Бог велел позвать тебя на чашку чая!
8
Зайдя в сумрачный подъезд, они… ну, конечно, целуются, не могут остановиться! Так жарко кинулись друг другу, что уронили воробьёвскую ветровку и не заметили. Потоптались по ней… Наконец Алина, с трудом отстранившись, шепчет с запинками, приходя в себя:
– Что-то мы очень резво… Пойдем! Точно надо чай с лимоном выпить… А знаешь… та необыкновенная девушка, кто она всё-таки?
Взмывший фейерверком градус общения – сбить, сбить… Сбившееся дыхание – вернуть в нормальный режим! Алина, взяв Воробьёва под руку, поднимается по лестнице. Спокойно, спокойно! И что это Полинка на кухне шарашится, вернулась от деда с бабкой… вот пусть и познакомится с маминым другом!
– Необыкновенная девушка – ты.
– Нет, правда!
– Одна из дочерей Виардо. Талантливая художница, скульптор, и Тургенев на её портретах как архангел… да сам господь Бог! Видно, любила его… Но что ей пела, что плела ее мамаша, инфернальная эта баба, вот вопрос. Поди, костьми легла, тихонечко, иезуитски прикончила их счастье. Один Достоевский, великий знаток этих инфернальниц, мог бы что-то подсказать, Тургеневу, помочь ему…
Рассказывать старинную love story, с этой ее подспудной, неизбежной, намеренной темой (разница в возрасте) оказалось легче вот так, на широких ступенях солидного старого дома. Вроде мимоходом…
– А уж девушке вообще не надо было никого слушать!
– Эх, Баден-Баден! Да что за название такое? Вот писатели и бодались… Им бы мирно встретиться в Миргороде! – улыбается Алина.
Так её поссорившиеся классики волнуют? Не стоило, что ли, вылезать со своими литературными догадками?! И догадаться бы, кто там у неё дома! Может, пора ему и откланяться? Воробьёв замедляет шаги… в двух шагах от алининой двери, как выясняется. Пришли!
Пришли-то пришли и даже чуть обнялись в передней… Но на кухне вместе с дочкой сидел, пригорюнившись, подперев рукой патлатую голову, этот её бывший муж, о выставке которого Воробьёв даже писал когда-то…
Вскинулись оба, видно не слышали их прихода, девочка вскрикнула:
– Завтра ж выходной, я и позвала папу, он мой портрет хочет написать!
